Стив Мартин - «Радость моего общества»

Меня всегда изумляло, сколько всего таится в мозгу до тех пор, пока однажды без всякой причины не всплывет и не появится. Той ночью в постели в моем сознании возникло лицо Элизабет, и я отчетливо разглядел, что у нее серо-зеленые глаза. Я и не подозревал, что мне известен этот маленький фактик.

В воскресенье я решил развеяться — сходить в аптеку и поглядеть на Зэнди. Это не обычное разглядывание девушек. Зэнди работает в аптеке за высоким прилавком. Ее видно только от шеи и выше, когда она проплывает с одного конца стойки на другой. Если я захожу в нишу, где стоят телефон и автоматы с кока-колой, мне выпадает увидеть Зэнди с точки зрения ее коллег — ее аптечно-белое облачение на ее аптечно-белой коже. Она истинная калифорнийская девушка за исключением того, что ее лица никогда не касалось ни солнце, ни косметика — только люминесценция ламп на потолке. Волосы у нее почти неприбраны и спадают на плечи таким количеством прядей и локонов, что я изнемогаю от желания завести маленькую доску для серфинга и со свистом носиться среди ее кудрей. Относительно Зэнди я никаких планов не строю, потому что отказ бы меня доконал. Плюс к этому она природная блондинка, а я предпочитаю, когда волосы выглядят крашеными, как у Элизабет.

"Верное средство" великолепно антисептично. Готов спорить, каждый вечер полы из шланга поливают изопропиловым спиртом. "Верное средство" — ось, вокруг которой вращается мой скрипучий мир, и я оказываюсь здесь дважды или трижды в неделю в поисках какого-нибудь редкостного предмета обихода, например суровой марли. Как и всякая аптека на свете, эта набита безумными товарами, напоминающими мне рекламу девятнадцатого века — "восстановитель волос!", "возбуждающий эликсир!". В наши дни имеется солидный процент товаров, которые и впрямь помогают, но рядом с ними в витринах лежат наполненные жидкостью стельки якобы от варикозного расширения вен.

Я сделал вид, что остановился накокаколиться\позвонить — хотя телефонная карточка у меня кончилась, — и увидел, как Зэнди скользит за прилавком, словно на коньках. Я продвинулся к концу стеллажей, делая вид, что читаю инструкцию по пользованию кока-кольным автоматом, и — о радость! Находчивые умы из "Верного средства" решили перенести плакат "Таппертоновских замороженных яблочных пирогов" о конкурсе сочинений "Самый средний американец" к кока-автомату, где я мог оторвать бланк заявки и за следующие несколько минут написал еще пятьсот слов, а Зэнди, аппетитная, как меренга, занималась своим делом, и ее было видно целиком. На самом деле я не хотел писать еще пятьсот слов, да и двухсот не хотел, но это было нетрудно, учитывая, что я получал взамен. В коробке на стеллаже лежало несколько тупых карандашей, настолько тупых, что, когда я писал, они царапали деревом по бумаге, но я рьяно взялся за дело и начал второе за две недели патриотическое эссе, перед этим не написав за всю жизнь ни одного.

Америка предоставляет мне возможность не быть первопроходцем. Меня вдохновляет заурядная работа. Работа общества, работа мира...

И так далее. Я потряс сам себя, поскольку выражал идеи, в точности противоположные идеям первого эссе: на прошлой неделе я утверждал, что во мне есть дух первопроходцев, а на этой — что его нет. И то, и другое мнение я излагал с такой легкостью, что сам поверил — я способен взять любой предмет и успешно аргументировать любую точку зрения. Умение, бесценное для общения с женщинами. Только представьте, я смогу поменять позицию на ходу, если увижу, что моя дама реагирует негативно.

Пока я писал, на Зэнди я практически не смотрел, ибо осознал, какая это вообще дурацкая затея. Что за удовольствие — сидеть в засаде и без конца сверлить женщину глазами. Моне доставит не больше радости, если я буду рассматривать его двадцать минут вместо пяти. Одного взгляда на Зэнди достаточно, и, может, она для меня — вообще только предлог выйти из дому. Второе сочинение я подписал псевдонимом — Ленни Бёрнс — и опустил его в корзину. Купил пенопластовые беруши (не то чтобы я в них нуждался, но за два доллара — дюжина, такую выгоду грех упускать) и направился домой.

Мой потолок не благоприятствует подсчетам. Его текстура создана путем протягивания мастерка плашмя по мокрой штукатурке, и он представляет собой мелковолнистую поверхность, как будто пришел кондитер и шпателем наложил ванильную глазурь. Для подсчетов предпочтительней некая симметрия, хотя уровень моей изощренности позволяет мне обходить большинство препятствий. Для меня теперь наименее интересны потолки из звукопоглощающих квадратных плиток с ровными рядами отверстий, которые уже практически высчитаны, и с моей стороны требуется лишь умножение. В каждой плитке шестьдесят четыре звукопоглощающих отверстия — умножаем на легко исчислимое количество плиток на потолке. Фу.