Стив Мартин - «Радость моего общества»

Кларисса, ученик мозгоправа, трижды тенькнула в мою дверь кока-кольной банкой. Так стучат те, у кого заняты руки. Дверь сама по себе открылась, и я припомнил, что не слышал, чтобы она защелкнулась, когда входил с пакетиком затычек для ушей. Кларисса, пытаясь не выронить сотовый, портфель, свитер (ненужный при сегодняшней погоде), наладонник, банку с газировкой и детский подарок в пакете (не захотела оставлять в машине), закрыла дверь и прошла в комнату, кожано скрипнув сумочкой. Мне понравился ее наряд: темно-синяя юбка, над ней — белая блузка с крепко накрахмаленным, слегка похожим на сердце передком. Он придавал ей вид медсестры от "Армани". (Да-да, я слежу за модой. Я отметил, насколько близок этот наряд к тому, который я сам предпочитаю. Легкие брюки из хлопка и белая парадная идеально отутюженная рубашка. Что не проблема, поскольку я люблю утюжить. Однажды я почти заутюжил подушку до идеально плоского состояния.)

— Привет, — сказала она, и я сказал:

— Привет.

— Ой, — сказала она, — извини, я опоздала.

Не опоздала, конечно. Просто предположила, что опоздала, ибо пробки были убийственные.

— Как у тебя прошла неделя, нормально? — спросила она.

Неделя у меня выдалась хорошая, хотя почему — об этом я ей конкретно рассказать не мог. А не то она бы подумала, что я помешан на женщинах. Я не рассказал ей про три контакта с Элизабет и как в аптеке пялился на Зэнди. Так что соврал и сказал... ну, не помню, что врал. Но помню точно момент, когда спросил ее, как дела, и она, прежде чем произнести ритуальное "хорошо", на секунду замешкалась. Не было ей хорошо, и я это понял. Понял, потому что мой мозг способен расщеплять мгновения не хуже, чем потолочную плитку. Я могу разделить мгновение на четвертинки, потом на осьмушки, потом далее, и способен проанализировать, вытекает ли один отрезок поведения из другого, что редко бывает, если человек расстроен или захвачен скрытым душевным течением.

Что угнетает Клариссу, выяснить не удалось, ибо она упорствует в бодрости. Я вам скажу, в чем одна из радостей быть Клариссиным "пациентом". Пока она анализирует меня, я анализирую её. Особенно весело, что мы оба в этом — полные неумехи. В тот день беседа наша протекала так:

— Ты без проблем нашла, где поставить машину?

— Да-да.

Я сказал, что сегодня с этим проблемы из-за наплыва пляжующихся.

— Ты куда-нибудь ходил на этой неделе? — спросила она.

— Несколько раз гулял и захаживал в "Верное средство".

— Проблем не было?

— Не было. Правила соблюдать нетрудно. Как ты думаешь?

— Я не уверена, что знаю правила.

— Держу пари, людей, у которых есть правила, похожие на мои, больше чем ты думаешь. — Тут я спросил: — А у тебя какие правила? — (Интересно, клюнет?)

— Давай лучше поговорим о тебе, — сказал она.

Переиграла!

Беседа шла дальше, мы оба делали выпады и уклонялись. И я умолял себя никогда не выздоравливать, ведь Кларисса перестанет ко мне ходить... правда? Хотя однажды это наверняка произойдет — она закончит колледж; или курс — то есть я — прекратится. Кому-то из нас не повезет: либо она — профессионал, а мне придется платить, либо она — интерн, а я — подопытная свинка.

А потом произошло нечто волнующее. Зазвонил ее сотовый телефон. Волнующе это было потому, что на ее лице отразилась вся карта человеческих эмоций. И — о как я мог не разделить этот миг на миллионные доли!

Прозвонил телефон.

Она решила не обращать внимания.

Она решила ответить.

Она решила проверить определитель.

Она взглянула на дисплей.

Она выключила телефон и продолжила беседу.

Но момент перед выключением телефона подразделяется на субмоменты:

Она испугалась, что это может быть некая личность.

Она в этом убедилась.

Она закрыла телефон, сердито щелкнув крышкой.

Но и этот субмомент делится на субмоменты:

Она загрустила.

Боль молнией прошила ее насквозь.

Значит, у Клариссы есть бывший, с которым она поддерживает связь. Я сказал:

— Кларисса, ты обворожительная девушка; просто подожди чуть-чуть — ты воскреснешь.

Стоп, этого я не сказал. Я только так подумал.

Следующие три дня я не выходил из квартиры. Пару раз в надежде на порцию веселящего сока заглядывала Филипа. Я уже стал ощущать себя наркоторговцем и жалел, что вообще подсадил ее на колеса. Но на душе полегчало, когда я напомнил себе, что это легальные препараты, или в случае с "кваалюдом" — ранее легальные. Я угостил ее обычным яблочно-банановым коктейлем, хоть и боролся с желанием рассказать всю правду — пусть сама достает себе наркотики. Но не рассказал, потому что мне приятно, когда она заходит, потому что она мне нравится — или мне нравится ее собака? "Тигр, к ноге". Когда Филипа спускается по лестнице, пёс тоже спускается. Я слышу, как все его четыре лапы цикают и цокают за ней. Она разговаривает с ним, как с человеком. Человеком, который может ответить. Часто, когда она говорит: "Тигр, к ноге", — я говорю про себя: "Нет, Тигр, к моей ноге", — в надежде, что собачья телепатия приведет его к моей двери, потому что мне нравится смотреть на его мультяшную морду. Тигр — идеально скомпонованная дворняга, со словарем в две дюжины слов. У него добрая душа, и он всегда настороже. Своими забавными манерами он способен покорить публику — например, спит брюхом кверху, а его задняя нога в это время дергается, будто крутит педаль невидимого велосипеда. Но его коронная черта — бесконечно глупая комичная морда, благодаря которой каждое проявление его сообразительности встречается восторгами и похвалами, ведь никто не ожидает, что такой дурачок способен принести и рассортировать косточку, теннисный мяч и резинового динозавра только по одной словесной команде. Его таланты Филипа как-то продемонстрировала прошлым летом на газоне перед домом — она ему велела пойти в квартиру 9, принести все его пожитки и сложить в резиновый обруч. Бойфренд Филипы Брайен стоял поодаль, хлебал "Красный бык" и орал: "Псина! Псина!" Держу пари, он тайком просит эту собаку проверять ему правописание.