Алексей Каплер - Полосатый рейс (сборник)

АЛАФЕЕВ И СИНЮШКИН

У входа в штольню под навесом сидели трое рабочих — плотник Иван Дьяков, электромонтер Костя и подсобник Степан Синюшкин. Дневной урок свой они закончили и ждали теперь взрывника Василия Алафеева, чтобы идти с ним вместе за получкой.

С ноябрьского неба сеялся дождь пополам со снегом, но, несмотря на дождь, отсюда, с горы, от штольни, видно было далеко. Черные с серыми лысинами леса простирались до сизого горизонта. Возле подножия горы леса не было, земля по-всякому была сдвинута, перемещена, изуродована, как бывает при начале любого большого строительства, когда нет еще контуров площадки, а дороги еще не проложены, но уже наезжены.

Была суббота, рабочий день закончился, людей внизу не было видно. И только у мостка через ручей урчал застрявший трактор.

Иван Дьяков — благообразной внешности человек лет сорока пяти — рассказывал о чифире:

— Едет шоферик, к примеру, зимником с Магадана на Колымские Кресты. Мороз ужасный. Зимовья по пятьсот верст не встретишь. Притомился, спать охота. Что делать? Спиртику, конечно, тянет пропустить, но работа такая, что не позволяет… Тут он печечку притеплит в кабинке своей, чайничек укрепит, пачечку чайку на кружечку водички распустит, хлебнет — и возбуждение начинается. Сердечко быстро-быстро стучит, кровушку гонит, организм согревает, аж запоет шоферик, задвигается. Оттуда и пошел чифирь этот, с колымских трасс… — Говоря, Дьяков гладил свое колено, щупал надорванный шов заплаты, соединял его края.

— Хуже водки чифирь, — сказал Костя авторитетно. — Ежели привыкнешь — уже не отстать никак.

— Конечно, чифирчик к себе притягает и притягает, — согласился Дьяков, очень ласково каждый раз произнося «чифирчик». — Я, был грех, завлекся, когда в Тикси угольную копию сооружал. Про женьшень слыхали? Настоять надо женьшеньчик на спиртике и по ложке перед обедом употреблять: организм успокоится, сил наберет, и от чифирчика отойдешь, забывать его станешь… И где Вася задерживается?

Все трое посмотрели на черную дыру штольни, над которой висел ржавый железный плакат с надписью: «Никогда не бросай товарища, получившего увечье или заболевшего в пути». Там, в штольне, Алафеев должен был отпалить последний взрыв.

— Не б-бойсь, — сказал Синюшкин. Он заикался. — У В-василия в аккурате будет.

И точно — вслед за его словами из черной глотки штольни донесся гул. Потом грохнуло еще раз, но уже слабее. А последующие взрывы не были слышны, потому что взорванная порода, очевидно, скрадывала звук.

Все молчали, ожидая, когда заработает вентиляция. Через минуту брезентовые временные трубы вентиляции запульсировали, сигнализируя рабочим о том, что Алафеев включил компрессор, а значит — с ним все в порядке.

— В столовку пойдем? — спросил Костя.

— В общежитие, — решил Дьяков. — Спокойнее там. И чесночок у меня есть, и колбаска копченая. Там и употребим по махонькой ради субботнего дня.

Из штольни показался Василий Алафеев. Пустой мешок из-под взрывчатки перекинут был через его плечо, в руке он держал длинную палку — забойник. Подойдя к ожидающим, Василий выругался, сплюнул и сказал:

— Болит так, что всю башку мутит, ребята. Сил нет терпеть.

У него второй день болела нижняя челюсть: боль, видно, была не зубная, потому что в том месте, где болело, зубов не было.

— Сейчас по пятьсот капель примем, и залакируется, — утешил Костя.

— Вы идите, а я останусь. Недочет: восьмой номер не сработал, — сказал Алафеев с неохотой.

Дьяков протяжно свистнул. Синюшкин сел обратно на бревно, с которого только что поднялся. Костя почесал затылок и взглянул на часы.

Недочет означал невзорвавшийся заряд, его теперь следовало отыскать, переворошив тонны отваленной породы.

— Что такое «не везет» и как с ним бороться, — сказал Костя. — Ну, электричество здесь не поможет, а без получки останешься.

— Топай, — равнодушно сказал Василий. Он вышел из штольни покурить на свету и чтобы не заставлять ждать себя понапрасну.

— Пойдем? — кивнул Костя Дьякову.

— Топайте, топайте. Все топайте, — сказал Василий. Откинулся на бревна лицом вверх, уперся глазами в низкое, вечереющее небо и старался не моргать, когда дождевая пыль залетала в лицо.

— Для нас горючего з-запасите, — попросил Синюшкин. Ему и в голову не могло прийти бросить Алафеева.

— В общежитии будем, — сказал Дьяков, поднимаясь, покряхтывая. — Гляди: инженер идет! Нюх у него на неполадки чисто собачий, а?