Алексей Каплер - Полосатый рейс (сборник)

— Дверь была обита кожей, а ручка закапана стеарином, и я подумала: значит, здесь есть живые, — сказала Тамара, вытирая лицо рукавом. — Я подумала, что там не умерли и не уехали, и если письмо хорошее, то они дадут чего-нибудь съесть… Если бы мне дали кусочек свечки, я бы ее съела, от нее нельзя умереть… Одна комната пустая была, и в ней черный рояль стоял…

— Да-да, — сказал Басаргин. — У нас был до войны рояль. Вы водички глотните.

— И картина стояла на полу — сирень в горшках…

— Да-да, действительно, — поддакивая ей, сказал Басаргин.

— А старик был седой, все время сердился, что почта работает плохо, и читал Платона, а потом уснул…

— Да-да, — сказал Басаргин. — Вы умойтесь.

Она вскочила с дивана, пряча лицо, и, конечно, сразу уставилась на себя в зеркало. Басаргин дал ей полотенце и поднялся из каюты на палубу.

Было темно, время перевалило за полночь. От гранитной стенки, нагревшейся днем, тянул теплый ветерок. Какая-то парочка шла по набережной, стукали каблучки и шаркали мужские подметки. Вахтенный у трапа отпустил шуточку, на шкафуте засмеялись — там сидели и чистили картошку курсанты.

Басаргин курил, облокотившись на борт. Он чувствовал усталость и некоторое отупение. Тамара поднялась за ним из каюты и сказала:

— Не провожайте меня. Я знаю, что уже поздно, но не провожайте.

— Хорошо, — сказал Басаргин.

— Благодарю вас, Павел Александрович. Теперь все будет хорошо. Вы сами не знаете, как помогли мне сегодня… А под мостом надо было пройти! — И она опять засмеялась весело, по-девчоночьи.

Басаргин только плечами пожал — переходы в ее настроении оказывались чересчур стремительными.

Он проводил ее до трапа, поцеловал руку, помог перейти на стенку. И Тамара быстро исчезла в темноте.

Басаргин вздохнул, вернулся в каюту, включил приемник и выпил еще рюмочку. Спать ему не хотелось.

«Теперь методологическая несостоятельность так называемого „нового учения“ Марра о языке доказана навсегда… Нельзя отрывать мышление от языка и язык от общества…» Басаргин тронул верньер настройки. Он хотел послушать музыку.

Через сутки «Денеб» снялся со швартовых. Сразу после выхода из Морского канала у помощника повара Жени застряла в глотке рыбная окуневая кость. Доктора на борту не было. Старпом час искал ключи от докторской каюты, но не нашел. Женя охала, держалась за горло и по-всякому показывала, что скоро умрет. Черт знает что надо делать, если девчонке попадет в глотку рыбная окуневая кость, а зеркала со специальной дыркой в середине нет.

Они прошли Кронштадт около полуночи. Ветер свежел, звезд и луны не было. Медленно проплывала мрачная громада Чумного форта. Впереди мигал Толбухин маяк. С Военного угла на острове сверкнул прожекторный луч, притулился к воде, осторожной кошкой подобрался к «Денебу» и высветил судовой нос — на Военном углу читали название уходящего в море судна.

— Так, — сказал Басаргин. — Пошлите Женьку ко мне в каюту, старпом, и снимите зеркало с сигнального прожектора — в нем есть дырка. И достаньте пинцет.

Они шли под мотором, и Басаргин пока не хотел дергать команду на паруса. Люди получали за час плавания под парусами надбавку тридцать копеек. А ставить паруса в кромешной тьме и при сильном ветре — это не книжки о парусниках читать. На «Денебе» не было ни одного человека, который любил бы лазать по вантам и тащить через блоки мокрые тросы. И каждый раз, когда Басаргин орал: «Все наверх! Паруса ставить!» — он чувствовал вокруг себя невидимую бурю раздражения. Иногда ему доставляло удовольствие ощущать ее, иногда утомляло. Люди были правы — платили им безнадежно мало.

«Денеб» начал клевать носом, спотыкаясь на противной волне. Какое-то большое судно обогнало их, черным привидением скользя вдоль правого борта. Это был серьезный пароход, у него был план, тонно-мили, борьба за экономию перевозок, за сокращение стояночного времени. Им было не по пути.

Старпом принес сигнальное зеркало и пинцет. Басаргин спустился в каюту. Женя сидела у стола на диване и держалась за горло.

— Через часик нас качнет, пищеблок, — сказал Басаргин. Он раскидал мелкие предметы по ящикам и закрыл ящики на ключ, снял со стола эбонитовую накладку, собрал и положил в умывальник пепельницы. Женя следила за каждым его движением, потом хрипло сказала:

— У нее кольцо на пальце. Она замужем?

— Какое кольцо? — спросил Басаргин. — Открывай пасть.

— Руки-то хоть помойте, — с грустью сказала Женя. — Небось когда с ней кофе пили, так сперва руки мыли.