Алексей Каплер - Полосатый рейс (сборник)

Зал замер. Произошло нечто невероятное, неслыханное, скандальное… Минуя ступеньки, одним махом вскочил на эстраду Туляков, встал рядом с Сажиным, и они, обнявшись, стали петь вместе:

«О том, как в ночи ясные, о том, как в дни ненастные мы гордо, мы смело в бой идем…»

Странный человек во френче обнимал одной рукой друга, другой размахивал, дирижируя, и пел.

Музыканты — скрипач и пианист — подхватили мелодию, и теперь «Буденновская кавалерийская» уверенно понеслась над притихшим залом ресторана.

Неожиданно какой–то низенький кривоногий официант поставил на пол прямо посреди прохода блюдо, которое нес, вскочил на эстраду и, став по другую сторону рядом с Сажиным, тоже запел:

«…Веди ж, Буденный, нас смелее в бой! Пусть гром гремит, пускай пожар кругом, мы — беззаветные герои все»…

Сажин и его обнял.

Подбежал метрдотель, бросился к эстраде:

— Господа, товарищи… Прошу прекратить…

Но на него не обратили никакого внимания ни поющие, ни музыканты. Песню допели. «Артисты» спустились в зал. Взбешенный метр набросился на официанта:

— Как вы смели! Завтра же я вас уволю!

Но маленький официант только рассмеялся:

— Да я сейчас сам уйду.

— Позвольте, Лапиков, у вас же шесть столов. Официант сунул ему в руку салфетку.

— Сам их и обслуживай. Меня нет дома, — и, прихватив по пути бутылку водки со стола, догнал друзей.

Они вышли втроем на пустынный бульвар, хлебнули по очереди из бутылки и пошли дальше — один в шинели, Другой с заграничным пальто в руке и в шляпе, сдвинутой далеко на затылок, третий во фраке. Шли и пели: «Никто пути пройденного у нас не отберет…»

Туляков сделал предостерегающий жест и приложил палец к губам — впереди показалась фигура милиционера. Замолчав, тройка прошла мимо строгой фигуры, стараясь шагать твердо и прямо. Но, зайдя за угол, снова загорланили песню, начав с первых строк: «Мы красные кавалеристы, и про нас…»

— Не забудь, — наклоняясь к Сажину, сказал Туляков, — поезд ровно в десять. Билета не нужно, у меня купе служебное… Не опоздай…

— Буду как штык, — ответил Сажин и подхватил со всеми вместе: «О том, как в ночи ясные, о том, как в дни ненастные мы гордо, мы смело в бой идем…»

…Рано утром в Посредрабисе было пусто. Сажин сидел за своим столом. Закончив письмо, он подписал его, вложил в конверт и надписал: «Окружком ВКП(б) тов. Глушко». Заклеил, оставив письмо на столе. Положил ключи на сейф.

Встал, медленно прошел по залу, остановился у стенной газеты. Исправил орфографическую ошибку в передовой статье. Осмотрелся. Пошел к выходу.

…На перроне Сажин появился с чемоданом. Туляков издали замахал рукой, увидев его. У вагонов люди прощались, целовались, что–то говорили друг другу. Кто–то смеялся, кто–то плакал. Кто–то играл на гармошке. Из игрушечного вагончика дачного поезда, что остановился против московского, выходили музыканты со своими трубами, басами, скрипками и тромбонами. Маленький человечек легко нес огромный контрабас и о чем–то спорил с барабанщиком. Заметив Сажина, замахал рукой скрипач, так поразивший его когда–то в городском саду.

К вагону Тулякова Сажин подошел, когда прозвучал второй звонок. «Бом! Бом!»

— Ты, как всегда, впритирку, — встретил его Туляков, — давай чемодан. — Он передал чемодан проводнику, и тот внес его в вагон.

Музыканты шли мимо, и барабанщик, проходя за спиной Сажина, легонько ударил колотушкой в барабан. Сажин оглянулся, улыбнулся ему.

— Молодец, что решился, — сказал Туляков Сажину, — так и надо — рубить сплеча. Молодец. Не пожалеешь. Ну, давай садиться, пора…

Сажин, однако, медлил. Раздался третий звонок. «Бом! Бом! Бом!»

Туляков поднялся на площадку.

— Давай, Сажин, давай!..

Сажин засунул руки в карманы шинели и сказал:

— Я не поеду, Сева.

— Что?

— Не поеду… Нельзя.

— Да ты с ума сошел!!! — Поезд уже двигался. — Сажин, прыгай, дурачина!

Но Сажин покачал головой и остался на месте.

Поезд набирал ход. Туляков, махнув рукой, исчез в вагоне. Затем открылось окно, и на самый уже край перрона полетел сажинский чемодан.

С этим чемоданом в руке неторопливо вышел Сажин на одесскую привокзальную площадь. У фонаря так же, как и в первый день его приезда, стоял старый одессит. Он поклонился, Сажин ответил ему. И дальше пошел Сажин по улицам Одессы, и с ним здоровались некоторые встречные — проехал Коробей на своей колясочке, простучал приветствие щетками по ящику чистильщик, поклонился Сажину с высоты железной лесенки Анатолий, вышедший из кинобудки…