Ким Мунзо - Самый обычный день. 86 рассказов

— Какой же из тебя пророк? Если ты ничего не помнишь, то никакое это не откровение. Иезекииль и Исаия не стали бы пророками, если бы забыли все, что должны были предвозвестить. Кстати, вот смеху-то было бы. Представь себе, как они говорят, что все запамятовали.

— А что, если у пророка окажется плохая память? Он же в этом не виноват. Я готов даже согласиться с тем, что из меня пророк никудышный, неспособный или скверный. Но, как бы то ни было, я — пророк. Мне открылась истина. Я в этом уверен и не обманываю себя. И то, что я этой истины не помню, отнюдь не отрицает сего факта. Я же могу в один прекрасный день ее вспомнить. А то, что в истории человечества еще не было забывчивых пророков, не может лишить меня этого звания. Точно так же когда-то не было пророка, которые бы летали на огненной колеснице, пока один из них этого не сделал.

В пророческий транс можно впасть самопроизвольно или же при помощи различных средств и методов: медитации, магических или мистических заклинаний, жестов, бичевания. Того же эффекта можно достичь при помощи музыки, особенно ударных инструментов. Человек может впасть в транс, танцуя или употребляя наркотики. Вероятно, думает забывчивый пророк, надо воспользоваться каким-нибудь из этих стимулирующих средств. С каждым днем он все яснее видит: самое ужасное заключается не в том, что он забыл полученное откровение, а в его неспособности выйти из этого заколдованного круга. Это еще больше удручает его, он впадает в тоску и начинает подозревать, что откровение, которое заставило его вскочить с горящими глазами и прерывающимся дыханием, означало только одно: после первой вспышки радости ему предстояло выйти на улицу и там забыть обо всем.

Через несколько лет однажды на рассвете пророк неожиданно получает новое откровение. Трубы, яркое сияние, четкие слова, медленно произносимые низким голосом. Он уже читал раньше, что откровения могут повторяться, особенно когда попадаются упрямые пророки, которые не хотят согласиться со своей ролью. Чтобы не дать откровению улетучиться, наш герой зажигает лампу на ночном столике и ищет в ящике бумагу и карандаш, но безуспешно. Он немедленно встает с постели и обшаривает всю спальню. Безрезультатно. Бедняга бежит на кухню, там на стене висит фигурка повара в колпаке. На месте фартука у него прикреплен блокнот для заметок. Однако когда наш герой подходит к фигурке, то обнаруживает, что все листки кончились и на этом месте красуется неприличная дыра. Он напрочь забыл об этом. Блокнот кончился уже несколько дней назад, а у нашего героя это вылетело из головы: ведь записать, что нужно купить новый, было некуда. И почему в записных книжках не делают в конце дополнительный листок, где можно было бы отметить, когда старый блокнот заканчивается: «Купить новый блокнот»? Последний лист записной книжки в некотором роде должен был бы выполнять эту функцию. Но откуда нам знать, что мы пишем на последней страничке, если ничто не отличает ее от всех остальных? Очень даже может быть, что за этим листком окажется следующий. Если бы последняя страничка была другого цвета: желтого, светло-зеленого, голубоватого, — то мы могли бы сразу отличить последний лист от остальных, с первого взгляда узнать его. Тон должен быть достаточно светлым, чтобы можно было писать и карандашами, и обычными шариковыми ручками, но одновременно резко отличаться от белого цвета; тогда мы, оторвав последний белый листок, сразу бы поняли, что перед нами дополнительная страничка, и записали бы на ней: «Купить новый блокнот». Эти слова могут быть даже просто напечатаны на нем, как это делается иногда в календарях, в которых с середины декабря на листках появляется надпись: «Купить новый календарь такой-то фирмы» — разумеется, той же самой. Включение последнего специального листка, естественно, удорожило бы конечную стоимость продукта (в связи с использованием другого цвета или дополнительных надписей), но некоторые потери были бы с лихвой восполнены преимуществами такого решения. Этот последний листок в некоторой степени играл бы ту же роль, какую играет в чековых книжках чек, помещаемый перед последними пятью чеками; он указывает, что скоро книжка закончится и пора пойти в банк и попросить там новую.

Все эти мысли проносятся в голове у пророка, пока он в страшном волнении ищет бумагу, чтобы записать на ней свое откровение. Однако еще до того, как бумага находится (в портфеле сына; листок приходится вырвать из тетради), наш герой уже знает, что к тому моменту, когда перед ним наконец окажутся лист бумаги и ручка (он достает ее из пенала, лежащего в том же самом портфеле), пройдет столько времени и он так сильно перенервничает, что снова все забудет. Так и есть: когда перед его глазами оказывается лист, а в руке — ручка наготове, пророк уже не помнит своего откровения. В голове остались только какие-то обрывки, детали, смутные образы. Но восстановить целое невозможно. К тому же его одолевают сомнения. Это новое откровение или повторение старого? Повторил ли Господь свое послание, которое ему не удалось вспомнить в прошлый раз, или счел, что оно уже не имеет смысла, и сообщил ему нечто новое?