Павел Вежинов - Вдали от берегов

Впервые глаза поручика сверкнули ненавистью. Но он тотчас взял себя в руки и сказал с натянутой презрительной усмешкой:

«Вы смелые люди! А нам нужны смелые и сильные люди! Мы умеем их ценить!»

«Вам нужны подлецы! — сказал мой младший брат. — Подлецы и холуи! Что осталось бы от вашей силы, если б некому было лизать вам сапоги?»

«Сейчас мы говорим как люди, по-хорошему!» — недовольно заметил офицер.

«А откуда вам взять смелых и сильных людей? — взволнованно продолжал брат. — Стоит кому-нибудь поднять голову, как вы тотчас же втаптываете его в грязь… Люди около вас мельчают и мельчают!»

Поручик нервно взмахнул хлыстиком.

«Брат! — сказала сестра. — Не унижай себя, не спорь с ним!»

Офицер снова поглядел на нее. Лицо у него разгладилось, он лизнул кончиком языка свои не по-мужски красные губы.

«Ты хорошенькая!.. — обронил он. — И, надо полагать, не девственница… Насколько я знаю, вы пренебрегаете такими буржуазными предрассудками!»

Сестра побледнела, но ничего не ответила.

«Ведь вы за свободную любовь, не так ли? — презрительно продолжал он. — За свободные сношения?»

«Мерзавец!» — грубо оборвала его сестра.

Поручик нагло разглядывал ее, слегка помахивая хлыстиком.

«Ты там, наверное, спала со всеми подряд! — сказал он. — Выбрать одного — это, по-вашему, значит нарушить равенство!»

«Ты играешь со смертью!» — сказал мой младший брат.

«Неужели? — с издевкой рассмеялся поручик. — А не наоборот?»

«Нас трое здоровых мужчин! — сказал брат. — Если разом набросимся, — задушим, И пикнуть не успеешь!»

«А охрана?..»

«Не пикнешь!» — повторил брат.

Офицер продолжал разглядывать сестру. Видно было, что он ничуть нас не боится.

«А может быть, я и ошибаюсь! — сказал он. — Возможно, что коммунизм еще не отравил тебя до конца?..»

Сестра еле заметно усмехнулась.

«До конца! — сказала она. — Дальше некуда…»

«Есть у тебя кто-нибудь?»

«Я умру чистой! — сказала она. — Этого у меня никто не отнимет…»

«Ну, а если я отдам тебя солдатам? — сказал поручик. — Они славно постарались сегодня… заслуживают такой награды!»

Он сказал это твердым, ледяным тоном. Мы похолодели и не смогли вымолвить ни слова. Отец молчал как в воду опущенный, замолчал и брат учитель. Казалось, его разом лишили всех сил и он потерялся.

«Все зависит от меня! — сказал поручик. — Только от меня, и ни от кого другого! Запомните это хорошенько!»

Он встал, подошел к окну и выглянул наружу. Ночь была лунная, и листва на деревьях серебрилась. Жизнь за окном показалась мне такой далекой, недостижимой и забытой, словно прошли века с тех пор, как мы, покинув ее, оказались в каком-то ином, потустороннем мире.

Офицер молча смотрел в окно. Очевидно, он усиленно размышлял, потому что лицо его стало сосредоточенным. И мы молчали, бессмысленно глядя на его высокие лаковые сапоги. Сейчас уже никто и не думал набрасываться на него. Нам оставалось только ждать. Мы знали, что он решает нашу судьбу. Тогда-то я и понял впервые, какой страшной силой обладает тот человек, в руках которого твоя жизнь.

Наконец поручик обернулся и окинул нас безразличным взглядом.

«Могу расстрелять вас сегодня же ночью! — сухо сказал он. — Без суда и следствия!.. Могу предать военному суду! Могу и отпустить… Все зависит только от меня!..»

«Не отпустишь! — сказал старший брат. — Если отпустишь, погоны сорвут!..»

«Мои погоны, — сказал офицер, — может снять только царь… Никто другой — только царь!..»

«Не говори с ним!» — мрачно сказал учитель.

«А нам и не о чем больше говорить, — сказал офицер. — Вот что я предлагаю. Девчонка останется со мной… Понятно?..»

«Задушим!» — пробормотал сквозь зубы учитель.

«Молчи, дурак! — резко и грубо прикрикнул на него офицер. — Когда говорю — слушай! Если она согласится, отпущу троих из вас, и первым делом, конечно, девчонку!»

Он мельком оглядел нас.

«И тебя!» — сказал он, указав на меня хлыстиком.

«И тебя!» — показал он на старшего брата.

Наступила немая, страшная тишина.

«А вас двоих, — добавил он, — предам военному суду… Не знаю, сколько вам дадут… Если дело затянется, возможно, спасетесь от пули!»

Сестра обернулась и посмотрела на меня. В ее испуганных глазах стояли слезы, и я понял, что в ту минуту она боялась не за себя, а за меня.

Поручик снова присел на кушетку.

«Я буду до конца откровенен с вами! — сказал он, нахмурившись. — Если бы не ваша сила, я, быть может, и пожалел бы вас… Но вы и сильные и смелые! Только безумец может отпустить таких врагов на свободу… Кто гарантирует, что завтра же вы не пустите мне пулю в лоб? Можете вы сейчас обещать это?»