Валери Тонг Куонг - Мастерская чудес

Он прав. Я за жизнь много когда лгал, особенно себе самому. С детства мечтал, чтобы все меня уважали, ради этого готов был наизнанку вывернуться, а совесть с принципами нервно курили в сторонке. Вот я ругаю бывшую: мол, влюбилась не в меня, в камуфляж мой сраный, а сам напялил черный костюм с галстуком и грудь колесом… Костюм что, лучше комка? Из армии ушел, чтоб не быть терпилой, а для Жана чего только не делал за милую душу… И где тут логика? Где свободный выбор и гордость? Что я за мужик такой, а?

Плакался: ни мать меня не любила, ни Натали. Лебезил перед бабами, что терпели меня ради денег, мускулов, престижа. Впервые в жизни повстречал девушку, которая отнеслась ко мне по-человечески, с интересом, с участием. И ее-то кинул как последняя сука.

Я жалкий тип, брехло. Корчу из себя неведомо кого, героя, борца с системой, мечтая по-тихому обзавестись приличной работой, жильем и баблом, стать таким же, как все, законопослушным офисным планктоном. Нечего было щеки надувать, пытаться прыгнуть выше головы. Вся башка в синяках. Похвастаться нечем.

Мы ехали в «Мастерскую» молча. Каждый думал о своем. Когда остановились и вышли из тачки, Жан взял меня за плечо.

— Мистер Майк, ладно вам, не сердитесь. Просто день был тяжелый, вот я и наговорил лишнего. Каюсь, mea culpa. Готов загладить. Нервы у меня не железные, дают сбои. Думаете, мне легко? Не представляете, что значила для меня Малютка… Ладно, оставим это. Завтра наступит новый день, придут другие нуждающиеся, расскажут о своих бедах, попросят помощи. Мы же не подведем их, верно? Мы же вытащим бедолаг, позабыв о наших обидах?

У меня в голове мгновенно прояснилось. Будто солнце взошло. Карусель воспоминаний — картинки, запахи, звуки, разговоры — вдруг остановилась. Не понравился мне его ласковый голос и рука на плече.

— Насчет бедолаг не рассчитывайте больше на меня, мсье Харт. Ищите себе другого Кинг-Конга. Пусть он взвалит всю эту обузу на плечи вместо меня. Я увольняюсь.

Он убрал руку, как-то весь обмяк, скукожился, постарел.

— «Обуза» — хорошее слово, правильное. Вот он ключ, шифр от сейфа, где прячется моя тайна. Хватит охранять его, пялиться в оптический прицел, изображать безжалостного снайпера. Пора его открыть.

— Я же вижу, — кивнул я. — Вся эта тяжесть вас к земле тянет. Обуза и есть.

— Зайдите ко мне в кабинет, — пригласил Жан. — Поговорим.

Поздно вечером я забрел к Сильви на огонек. О нашем особом разговоре с Жаном ни слова. Сказал только, что работа в «Мастерской» надоела, не подходит она мне, не под нее я заточен, что бы там кому ни казалось. Она, конечно, принялась меня уговаривать, убеждать, просить. Прикидывалась железной леди, но, по сути, обычная баба. Когда вытурила Мариэтту и Зельду, радовалась как ребенок, даже и не скрывала. А как до меня очередь дошла, задумалась. Привязалась ко мне по-своему, в разумных пределах. Вздохнула тяжко, спросила, по какому адресу письма посылать. Я в ответ засмеялся.

— Что ты, лапа! Никаких писем. Я возвращаюсь в свой уютный теплый подъезд с видом на роскошную помойку супермаркета.

Сильви побледнела, схватила меня за руку.

— Нет, ты что, так нельзя! Неужели опять в бомжи подашься?

— А что мне еще делать, скажи на милость? У тебя здесь зависнуть на пару лет?

Она осеклась. Одно дело — крутить любовь, другое — взять на иждивение здоровенного вояку без перспектив. Кого это обрадует? Она права. Да я все равно бы с ней не остался. Мне тоже такая жена даром не нужна. Поняли друг друга без понтов, как всегда.

Последнюю ночь в «Мастерской» я провел без сна. Вспоминал рассказ Жана от слова до слова. Бродил возле пустой комнаты Зельды. Еще «3» с ее двери не стерли. Принюхивался, прислушивался, представлял, будто в пустом коридоре разносится ее звонкий смех. Подмечал то, что мне пригодится когда-нибудь за бухлом, если вздумается помечтать и ностальгия одолеет.

Утром сложил в сумку-мародерку два свои костюма и прочую ерунду. Воскресенье. Кругом тишина. За окном ни облачка. Хотя бы мокнуть на первых порах не придется.

Я запер комнату, бросил ключ в почтовый ящик, вышел вразвалочку из «Мастерской» и тихонько притворил за собой дверь.

Я долго бродила по городу, не замечая улиц, людей, огней, машин, шума и гама. Никогда еще я не чувствовала себя такой ненужной, жалкой и одинокой. Только бы справиться с навалившейся правдой, примириться с ней, притерпеться… Хотела позвонить своей подруге детства Жюдит, но вовремя вспомнила, что она души не чает в Шарле, несмотря на все мои рассказы и жалобы. Нет, Жюдит меня не поймет, только осудит и обругает.