Чарльз Мартин - Когда поют сверчки

Как-то раз, когда мы возвращались из школы, Эмма взяла меня за руку и увлекла в яблоневый сад, принадлежавший одному из наших соседей старику Скиннеру. В последнее время она была какая-то грустная, вялая, почти не рисовала и редко выходила из дома без меня. Сегодня, однако, Эмма выглядела особенно бледной и хрупкой, а за ее улыбкой скрывалась печаль. Казалось, она понимает, что времени у нее осталось немного, и уже ни на что не надеется.

Усадив меня под большой яблоней, земля вокруг которой была усыпана упавшими плодами, Эмма протянула мне какую-то небольшую коробочку, завязанную красной ленточкой. Солнце опустилось довольно низко, и можно было ясно различить седые пряди, совсем недавно появившиеся у нее надо лбом и над ушами. Эмма была брюнеткой, и эта ранняя седина особенно бросалась в глаза.

Развязав ленту, я увидел в коробке небольшой золотой медальон на тонкой золотой цепочке, размером с четвертак. На лицевой его стороне было выгравировано: «Больше всего хранимого храни сердце твое…» Продолжение цитаты я нашел на оборотной стороне: «…потому что из него источник жизни». Двенадцать магических слов… Ни слова не говоря, Эмма повесила медальон мне на шею, и мы долго сидели под деревом среди травы, запаха яблок и птичьего пения, снедаемые тревогой и неуверенностью. Эмма прислушивалась к мерному биению моего здорового сердца, а я – к неровному, замирающему, слабому стуку в ее груди. Я легко коснулся ее волос, заглянул в глаза и прошептал про себя: «О, Слава! Однажды тобой соблазненный, // Тогда я прельстился не фразой стозвонной, // А тем, что в глубинах любимого взгляда // Безмолвно сияла любовь, как награда!» [44] Дж. Г. Байрон «Стансы, написанные в дороге между Флоренцией и Пизой» (пер. И. Озеровой) .

Тем вечером я понял и многое другое, и мне стало окончательно ясно, что врачи могут помочь человеку поправить здоровье, могут продлить ему жизнь, но они не в силах его исцелить, сделать здоровым и целым . Это, как я теперь знал, задача совершенно иная, куда боле сложная.

Открыв двери эллинга, я на секунду замешкался, пытаясь сделать правильный выбор. Выбор был невелик, и вскоре я уже опускал подъемник. Чисто внешне «Гриветта» произвела бы, конечно, более сильное впечатление, но в глубине души я, вероятно, все же предпочитал незаконченные лодки. «Гриветта» была почти готова и во мне не нуждалась. Другое дело – «Партнер», над которым еще предстояло работать.

Как только катер оказался в воде, я завел мотор и задним ходом выбрался из эллинга. Отойдя подальше от причала, я развернулся, чтобы попасть в старое русло Таллалы, и взял курс на юг, чтобы забрать Синди и Энни.

Они жили в небольшом двухкомнатном коттедже на берегу одного из впадавших в озеро ручьев. Как и у старой рыболовной базы, где мы с Эммой иногда ночевали до постройки нашего дома, характер у коттеджа определенно был, а вот всего остального не хватало.

Когда гидроинженеры затопили стоящий в котловине Бертон, вода поползла вверх по склонам Аппалачских гор – в наших местах еще не слишком высоких, – образуя длинные и узкие, прихотливо изогнутые заливы наподобие скандинавских фьордов, на берегах которых вскоре выросли многочисленные летние коттеджи или – если позволяли размеры кошелька – роскошные дома со всеми удобствами. Один из таких заливов носил название Уайлдкет-Крик – по названию впадающего в него ручья. По этому-то ручью мне и нужно было подняться почти на целую милю. В своем верхнем течении он был довольно узким; над водой склонялись многочисленные деревья, и почти с каждого свисала «тарзанка», но в целом окружающий пейзаж все еще выглядел на редкость живописно. Там, как говорила мне Синди, ее родители в середине пятидесятых купили летний дом – Сахарный домик, как они называли его между собой, – чтобы проводить там отпуска или выходные. Вскоре я его увидел. К дому вел прорытый вручную короткий канал, заканчивавшийся небольшим причалом. Канал был совсем узким – всего лишь втрое шире «Хакера», но выглядел достаточно глубоким. Тем не менее я заглушил двигатель и, сняв с борта весло, промерил им глубину. Только убедившись, что «хакеру» ничто не грозит, я отважился подойти к причалу.

Берег в этом месте был невысок, поэтому, даже не выходя из катера, я разглядел в окне Сахарного домика Синди – она стояла, склонившись над раковиной. Энни что-то делала в тени у задней двери коттеджа – ее я заметил раньше.

С первого взгляда я понял, как сильно она изменилась. Девочка, которую я встретил в городе, выглядела теперь еще более хрупкой и болезненной – и куда менее жизнерадостной. Передвигалась она короткими неуверенными шажками, бережно держа на отлете левую руку в неуклюжем лубке, который казался огромным, хотя и был совершенно нормального размера. На голове у Энни была старая бейсболка, козырек которой скрывал половину лица. Надувной спасательный жилет ядовито-оранжевого цвета делал ее похожей на поплавок или буй.