Чарльз Мартин - Когда поют сверчки

Энни вышла из мастерской и сделала несколько шагов к причалу. Отраженные от воды солнечные лучи подсвечивали ее худенькую, бледнокожую фигурку, отчего девочка стала похожа на ангела, подлетевшего чересчур близко к земле. Медленно обернувшись ко мне, Энни сказала:

– В эту пятницу доктор Ройер хочет провести какое-то обследование. Он сказал, что ему очень нужно выяснить о моем сердце все, что можно, и что единственный способ сделать это – усыпить меня, а потом вставить мне в рот крошечную камеру, которая покажет ему мое сердце.

Я кивнул, и Энни, вернувшись назад, уселась ко мне на колени. Ноги у нее были гладкие, словно она их только что побрила, но я знал, что у нее нет волос даже под мышками. Окинув взглядом озеро, девочка ненадолго задержала взгляд на доме и причале Чарли, а затем снова повернулась ко мне.

– Как ты думаешь, я должна ему разрешить?

Для девочки, которая таяла у меня на глазах, Энни была довольно тяжелой. Ее вес прижимал меня к земле, словно олимпийская штанга.

– Да, – сказал я, нарочно не став ничего добавлять.

Энни посмотрела сначала на мой причал, потом – на двух муравьев-древоточцев, которые огибали по дуге ее ногу.

– А ты бы разрешил? – Ее глаза следили за муравьями, а пальцы снова теребили золотой сандалик.

Я глубоко вздохнул.

– Я не знаю, Энни. Не могу сказать.

Она обняла меня за шею; наверное, так Энни обняла бы подругу по софтбольной команде в конце последнего – решающего – иннинга. Кивнув, она без всякого перехода выдула изо рта большой розовый пузырь жвачки, которая оттопыривала ее щеку.

– А ты с нами поедешь?.. – Энни покосилась в ту сторону, где сидела Синди. – Я не знаю, как долго тетя Сисси сможет все это выдерживать. Она очень из-за меня переживает. Из-за меня и из-за денег… Ты ей только не говори, но я случайно слышала, что в банке, куда она звонила, ей опять отказали.

– Поеду. – Я кивнул.

Энни легко соскочила с моих колен и двинулась к эллингу.

– Можно мне поспать в твоем гамаке? Не бойся, я его не испачкаю.

Я снова кивнул, и Энни начала медленно, с трудом подниматься по лестнице наверх. На середине первого пролета она остановилась, чтобы отдышаться, и заодно – поглядеть на мальков, шнырявших в воде у причала. Я зашел в дом, чтобы принести ей подушку и плед, но, когда я поднялся на крышу эллинга, Энни уже наполовину спала. Я накрыл ее пледом, подсунул под голову подушку и некоторое время смотрел, как часто пульсирует у нее на шее сонная артерия. Сосчитав ее пульс – для этого мне не пришлось к ней даже прикасаться – и частоту дыхания, которое было слишком поверхностным и не могло доставить ей нужное количество кислорода, я вернулся к своему перевернутому бочонку и тяжело опустился на него.

Я не знаю, сколько я просидел на солнцепеке, глядя на недвижимую воду. Должно быть, достаточно долго, поскольку за это время Энни успела крепко заснуть, набежавшие облака закрыли солнце, а Синди дочитала «Робинзона». Когда я поднял голову, по моей ноге взбиралась крошечная ящерка, а Синди стояла передо мной, скрестив руки на груди и прислонившись к дверному косяку. Нахмурив брови, она смотрела в сторону озера, но думала явно о чем-то своем.

Пользуясь случаем, я взглянул на нее повнимательнее. Энни была права: худая, с ввалившимися глазами, Синди и впрямь выглядела как человек, дошедший до последнего предела сил и терпения, и все же даже это не могло скрыть того факта, что она была красива той особой красотой, которая не сразу бросается в глаза, а как бы скрывается под поверхностью. Тем не менее отказать ей даже в самой обычной привлекательности было нельзя. Об этом я подумал, как мне казалось, достаточно объективно, но в следующее мгновение до меня дошло, что подобная мысль посетила меня впервые с тех пор, как умерла Эмма. Этого оказалось достаточно, чтобы я ощутил растерянность и страх. Мой мир оказался в опасности, и я не знал, что мне делать дальше.

Синди, казалось, ничего не заметила. Вокруг талии она намотала полотенце, но, похоже, отнюдь не стеснялась расхаживать передо мной в одном купальнике. Выглядел он, правда, достаточно скромно, почти консервативно, и все же это был именно купальник, а я всегда считал, что женские купальные костюмы мало чем отличаются от нижнего белья. Их просто надевают в разной обстановке, вот и все, что же касается, так сказать, топографических особенностей того и другого, то между ними можно было смело ставить знак равенства.

На меня Синди не смотрела – она просто стояла неподвижно и молчала, словно черпая утешение в одной лишь моей близости, и это тоже заставляло меня нервничать. Я уже почти придумал, как мне нарушить молчание, которое, на мой взгляд, становилось слишком интимным, но Синди меня опередила.