Чарльз Мартин - Когда поют сверчки

– Риз?.. – позвала она чуть ли не шепотом.

Я набросил на стол брезент, обогнул скамью и подошел к двери, где мне в лицо пахнуло свежим ветерком с озера.

– Что?

Купальник Энни выглядел так, словно с прошлого раза он сам собой увеличился еще на размер.

– Тебе когда-нибудь делали наркоз?

Я отрицательно покачал головой и сел на стоявший кверху дном бочонок из-под краски.

– Нет, – сказал я, – но я слышал, что под наркозом ты ничего не чувствуешь, а потом мало что можешь вспомнить.

Энни снова погладила шрам и покосилась на инструменты.

– А мне делали, – сказала она без всякого выражения.

Я проследил за ее взглядом. Он был устремлен на электролобзик «Бош» и сабельную пилу «Милуоки». Оба инструмента были предназначены для сложных пропилов в труднодоступных местах и несколько напоминали электрический стернотом, используемый во время хирургических операций для поперечного разреза грудины.

– И я все помню, – добавила Энни. – Как меня резали, например…

– Наверное, тебе это просто приснилось, – небрежно сказал я, стремясь как можно скорее оставить неприятную тему. – Под наркозом людям снятся весьма странные вещи.

Энни шагнула через порог и медленно двинулась вдоль увешанной инструментами стены, внимательно разглядывая каждый. Наконец она сказала:

– Может быть, только мне не приснилось.

Что-то в ее голосе – в том, как она это сказала, – заставило меня насторожиться, и я стал слушать внимательнее.

– До того как мы познакомились с доктором Ройером, у меня в Атланте был другой доктор. Он всегда был очень занят, и нам приходилось долго ждать, пока он нас примет. И он вечно куда-то спешил. Честно говоря, он мне не особенно нравился…

Энни говорила не как ребенок, а как бывалый пациент с многолетним стажем, и я невольно вспомнил о нашей первой встрече и о том, как холодный ветер, опрокинувший ее пенопластовый лоток с мелочью, унес в небытие и маленькую девочку в желтом платьице, продававшую лимонад на Главной улице городка.

– Он сказал, операция нужна, чтобы выиграть время и чтобы я смогла дождаться донорского сердца. Не знаю, сколько еще операций они сделали в то утро, но… я чувствовала себя как в парикмахерской, куда мы с тетей Сисси ходим, когда нам нужно. Там всегда бывает большая очередь… – Ее пальцы оставили в покое шрам и принялись тереть и гладить висевший на цепочке золотой сандалик. – В тот день насте… настези… в общем, та женщина, которая давала мне наркоз, все время куда-то уходила – наверное, для того чтобы позаботиться о других пациентах, которых оперировали одновременно со мной. Может быть, поэтому она позабыла проверить, как подействовало на меня лекарство, или… – Девочка покачала головой. – Нет, я не знаю, что у нее случилось, только… Только в очередной раз она не пришла и не заметила, что я вроде как очнулась.

Я похолодел от ужаса и едва не свалился с бочонка. Фрагменты головоломки встали на свои места, и непроницаемая для эмоций кирпичная стена, которой я пытался отгородиться от окружающего мира, треснула и начала осыпаться, подобно стенам Иерихона. В тот день, когда я впервые увидел Энни в городском центре Клейтона, она всего лишь робко постучалась в накрепко закрытые ворота моей крепости, но в последующие дни она разнесла их в щепки мощным тараном своего сердца.

– Сначала у меня в глазах все немного расплывалось и было каким-то… голубым. Я даже подумала, что умерла и очутилась в раю, но потом поняла, что это просто простыня, которую натянули над моей головой, а сверху на нее светит такая большая лампа… Тогда я долго не могла сообразить, где я и зачем мне в рот и в нос вставлены какие-то трубки. А еще я не могла пошевелить ни руками, ни ногами. Потом я поняла, что надо мной стоит какой-то человек: он двигал руками и что-то говорил другому человеку, которого я не видела, а тот отвечал, но, о чем они говорят, я разобрать не могла. Больно мне не было – совсем не было, но я чувствовала сильный холод, и что-то тяжелое давило мне на грудь изнутри.

Несмотря на солнечный день, я обливался холодным потом и вспоминал другие, похожие истории, о которых читал или слышал от пациентов. Эти люди пережили настоящий кошмар, и не было ничего удивительного, что большинство из них не спешило снова лечь под нож. Многие и вовсе отказывались от повторных операций, потому что не могли справиться с собой.

– Потом под простыню заглянула какая-то женщина, наверное, медсестра или нянечка. Она, наверное, хотела проверить, все ли у меня в порядке, но когда она увидела, что я смотрю на нее… Не знаю, кто из нас напугался сильнее: я или она.