Джеймс Джойс - Собрание ранней прозы

Мистер Фогарти пришел не с пустыми руками, он принес полпинты старого виски. Он учтиво расспросил мистера Кернана, поставил на стол свое приношение и присоединился к компании. Мистер Кернан весьма оценил приношение, памятуя, что у мистера Фогарти оставался за ним небольшой незакрытый счетец за овощи. Он сказал:

— Никогда в вас не сомневался, старина. Открой-ка, Джек, можно тебя попросить?

Мистер Пауэр вновь исполнил роль кравчего. Стаканы ополоснули и разлили в них пять малых порций виски. Новое вливание чувствительно оживило разговор. Мистер Фогарти, сидя на краешке стула, проявлял особый интерес к теме.

— Папа Лев XIII, — сказал мистер Каннингем, — был одним из светил своего времени. Его великой идеей, понимаете, было объединение латинской и греческой церквей. Это была цель его жизни.

— Как я часто слышал, — сказал мистер Пауэр, — он был одним из наиумнейших людей в Европе. Это еще кроме того, что папа.

— Бесспорно, был, — сказал мистер Каннингем, — да, пожалуй, и самым наиумнейшим. У него был девиз, понимаете, как у папы, — Люкс на Люкс, то есть Свет на Свет.

— Нет-нет, — с живостью возразил мистер Фогарти, — тут вы, по-моему, ошибаетесь. По-моему, это было Lux in Tenebris, то есть Свет во Тьме.

— Ну да, — сказал Маккой, — служба Tenebrae [78] Тьма; Преисподняя (лат.), а также название старинного типа католической службы Великой Пятницы. .

— Позвольте мне заявить, — твердо промолвил мистер Каннингем, — что это было именно Люкс на Люкс. А у его предшественника, Пия IX, девиз был Крукс на Крукс, то есть Крест на Крест, чтобы показать различие между двумя понтификатами.

Заявление было принято, и мистер Каннингем продолжал:

— Папа Лев был, понимаете ли, великий ученый и поэт.

— Лицо у него волевое было, — вставил мистер Кернан.

— Да, — сказал мистер Каннингем, — и он писал стихи на латыни.

— В самом деле? — спросил мистер Фогарти.

Маккой с довольным видом прихлебнул виски и покивал головой в двойном смысле, говоря:

— Да-да, тут, скажу вам, без дураков.

— Мы, Том, этого не учили, — сказал мистер Пауэр, следуя поданному примеру, — когда ходили в школу на медные деньги.

— Немало добрых людей ходили в школу на медные деньги, таща с собой торф для печки, — назидательно произнес мистер Кернан. — Старая система лучше всего. Учили честно и по-простому, без этих нынешних фокусов…

— Что верно, то верно, — поддержал мистер Пауэр.

— Без казуистики, — сказал мистер Фогарти.

Он четко артикулировал слово и с достоинством отхлебнул.

— Помнится, я читал, — сказал мистер Каннингем, — что одно из стихотворений папы Льва было про изобретение фотографии — само собой, по-латыни.

— О фотографии! — изумился мистер Кернан.

— Вот именно, — подтвердил мистер Каннингем.

Он также прихлебнул виски.

— А что, — сказал Маккой, — разве фотография не чудо, если так вот задуматься?

— Конечно, — сказал мистер Пауэр, — великие умы, они способны видеть этакое.

— Как говорит поэт, — молвил мистер Фогарти, — «Великие умы недалеко от безумия».

Ум мистера Кернана, казалось, был в замешательстве. Его хозяин с усилием пытался припомнить позиции протестантской теологии по некоторым колючим вопросам. В конце концов он адресовался к мистеру Каннингему.

— А вот скажите-ка, Мартин, — попросил он. — Ведь некоторые папы — конечно, не теперешний наш и не предыдущий, а какие-то из пап в старину, — ведь они были… ну, знаете… не шибко на уровне, правда?

Настало молчание. Мистер Каннингем отвечал так:

— Ну да, верно, были кое-какие темные персонажи… Но вот удивительная вещь. Никто из них, будь то последний пьяница, будь то самый… самый отпетый разбойник, никто из них никогда не проповедовал ex cathedra ни единого слова ложного учения. Разве это не удивительно?

— Удивительно, — согласился мистер Кернан.

— Ибо папа, — пояснил мистер Фогарти, — когда он говорит ex cathedra, он непогрешим.

— Да, — сказал мистер Каннингем.

— Ага, я знаю про папскую непогрешимость. Помню, когда я был молодой… Или же это было про…?

Реплику прервал мистер Фогарти. Вооружившись бутылкой, он разлил компании еще по малой. Мистер Маккой, видя, что в бутылке недостает для полного круга, сказал, что у него еще остается; прочие, повинуясь настояниям, приняли. Тихая музыка виски, струящегося в стаканы, составила приятную интерлюдию.

— Так вы про что говорили, Том? — спросил Маккой.