Меир Шалев - В доме своем в пустыне

— Нет.

Он переложил несколько ложек из банки в мешочек, взял его за два верхних уголка, быстро покрутил им в воздухе и завязал скрученные концы.

— Передай маме, что если отцу уже нужна «острая зелень», то корона с него не упадет, если он сам придет ко мне купить. Нечего посылать мальчика и рассказывать сказки о бабушке.

— Мой отец умер, — сказал я.

— Неважно. — Он подал мне мешочек. — Все равно передай ей.

— Сколько это стоит?

— Оставь ты меня со своими деньгами, — сказал он. — Мы, мужики, должны всегда держаться друг за друга против них. Почему это только бабы всегда держатся друг за друга против мужиков?

«Я не думаю, Рафауль, я помню».

Моя сестра. Всегда насмешка. Всегда любовь. Всегда помнит. Всегда одна.

«Я не выхожу замуж из человеколюбия, — влажнеют твои ресницы всякий раз, когда расстраивается очередная твоя свадьба. — К чему убивать еще одного беднягу? Лишь для того, чтобы он тоже стал „Нашим“?»

«Это я тренируюсь», — смеешься ты всякий раз.

«Я здесь самая молодая, но воспоминаний у меня больше, чем у всех», — шепчешь ты.

«Ты права, — подтверждаю я. — Ты и вместо меня запоминаешь».

«А что, ты знаешь, как мужчина мог бы запоминать лучше?» — допытываешься ты.

«Нет, — тороплюсь я с ответом, обученный, готовый, послушный. — Нет, я не знаю, как мужчина мог бы запоминать лучше».

Я никогда не мог выучить наизусть больше четырех строчек. Сколько бы учитель ни требовал от нас зазубривать всякого рода стихи и элегии, мне это никогда не удавалось. А он, обнаружив это мое слабое место, стал нарочно вызывать именно меня: «А сейчас, ребята, послушаем, что скажет нам господин Майер… Ну, Рафаэль, ты выучил „Песню моря“? Так продекламируй же нам, да поскорее, видишь — весь класс тебя ждет…»

Одноклассники смеялись, а я, онемевший от стыда и беспамятства, медленно наполнялся гневом. В один прекрасный день я не выдержал, поднялся, вышел из классной комнаты, спустился в твой второй класс и привел тебя к нам.

— Это моя сестра, — сказал я учителю. — Она запоминает вместо меня.

С огромным удовольствием вижу я сейчас снова, как ты стоишь там, выпрямившись во весь рост, и бегло декламируешь учителю и всему нашему классу тот отрывок, который ты запомнила, пока я тщетно пытался заучить его перед зеркалом.

Учитель пришел в ярость.

— Отправляйтесь домой, оба, и скажите матери, чтобы сейчас же пришла!

Мать явилась во главе целого шествия. Следом за нею шла Бабушка, Рыжая Тетя выступала посредине, а Черная Тетя бдительно замыкала арьергард. Они всегда выступали в сражение в таком боевом порядке. Их колонна втянулась в школьные ворота, промаршировала двором, медленно поднялась по лестнице, прогромыхала по коридору, вступила в класс.

Сестра тотчас присоединилась к ним, и Большая Женщина, стеной заслонив меня от учителя, окинула его спокойным, выжидающим взглядом. Ученики захихикали. Многие из них жили в нашем квартале и знали всех этих женщин. Мать вечно расспрашивала их при встрече в нашей маленькой районной библиотеке: «Что вы читаете, дети?» Черная Тетя часто играла с ними в «шарики» и «догонялки» и устраивала для них в поле посиделки у костра. Рыжая Тетя была неизменной мишенью их дразнилок. А Бабушка постоянно поучала их, что нельзя бить по камню носком ботинка, потому что ботинки стоят «уйму денег», а «вашим родителям и без того тяжело, дети».

— Кто из вас мать Рафаэля? — спросил учитель.

— Мы все, — сухо сказала Бабушка.

— Мы воспитываем его, — сказала Черная Тетя. — А эта маленькая для него запоминает.

— Интересно, — сказал учитель. — Могу себе представить, что из него вырастет.

— Уж наверняка что-нибудь получшее, чем из вас, — сказала Мать.

Книга, которую она читала в тот момент, когда ее вызвали в школу, все еще была в ее руках — с «ухом», загнутым на той странице, где она остановилась. Ее собственные уши уже пылали — яркий вымпел воинственных намерений, напомнивший мне, что, несмотря на маленький рост, она самая неистовая и опасная из всех пяти женщин, склонявшихся надо мной.

— Не «получше», а «более хорошее», — снисходительно улыбнулся учитель.

— Вы других исправляйте!

— Не «исправляйте», а «поправляйте», и вообще, благодарю вас, сударыни, с меня вполне достаточно.

— И вам спасибо, — сказала моя сестра, а Рыжая Тетя, в приливе внезапной отваги, добавила:

— Было очень приятно.

Они вышли, шагая в ногу, как одна большая материнская многоножка, и из-за хлопнувшей двери до всех в классе донеслось, как Рыжая Тетя сказала: «У Нашего Эдуарда тоже был такой пробор в волосах», а Черная Тетя добавила: «Хотя ноги у него очень короткие, он тем не менее законченный болван».