Александр Крыласов - Запойное чтиво № 1

— И всё? — усомнился я, — просто шли домой и негромко пели песни?

— И всё, — пациент взглянул на меня глазами истерзанного ягнёнка, — просто спели «Калину красную» и «Подмосковные вечера».

— Не буянили, не дрались, не падали лицом в салат, не засыпали на проезжей части? Просто попели песенки?

— Клянусь, — заглянул мне в самую душу Евгеньич, — зачем мне врать?

— Разные могут быть причины.

— Здоровьем своей семидесятилетней матери клянусь. Дайте мне, пожалуйста, справку, что я закодировался, а лечить меня не нужно, я абсолютно здоров. Это у моей жены шарики за ролики заходят.

Уже тогда я не верил своим пациентам и навёл кое-какие справки. Выяснилось, что Евгеньич пропил в квартире своей сожительницы всю мебель, включая газовую плиту. Женат он никогда не был, а пять лет действительно не пил, так как мотал срок под Воркутой за вооружённый грабёж. Вот, интересно, зачем ему была нужна справка?

Эта троица принялась рыдать прямо с порога. Особенно заливался сам пациент, жена и тёща тоже лили слёзы, но уже не так самозабвенно. Я долго их успокаивал и предлагал попить водички, попутно убирая со стола истории болезни, чтобы их не залил слёзный водопад. Оказывается, жена послала Афанасьича за хлебом три дня назад, а вернулся он только сегодня под утро, весь избитый и несущий перегаром. Глядя на меня чистосердечными глазами, он рассказал чудовищную по своей правдоподобности историю:

— Шёл я себе за хлебушком, никого не трогал. И вдруг, откуда не возьмись, вылетает «воронок», оттуда выскакивают менты и начинают меня избивать.

— Средь бела дня? — оторопел я.

— В том-то дело, — шмыгнул носом Афанасьич, демонстрируя синяки и кровоподтёки, — беспредел творится. Отвезли они меня в отделение, посадили в «обезьянник» и трое суток метелили смертным боем, разжимали зубы ножом и вливали по литру водки в день.

— Надо же, — вздохнул я, — действительно, беспредел.

— На четвёртый день они утомились, уснули, и мне удалось сбежать.

— Какой кошмар, — возмутился я и попросил сопровождающих подождать за дверью.

Родственники, безутешно рыдая, вышли.

— Любезный, вы эти басни жене и тёще рассказывайте, на ночь, перед сном. А волкам наркологии такие порожняки гнать не надо, здесь дураков нет.

— Чистая правда, — Афанасьич снова зарыдал.

— Чтобы вас в отделении милиции три дня поили водкой, разжимая зубы ножом? Извините, но в такой бред поверить не могу. Среди людей в синих фуражках я сумасшедших не встречал, как-то не приходилось. Они бы водку сами выдули, с преогромным удовольствием, зачем на вас такой ценный продукт переводить? Рассказываю, как на самом деле всё произошло: вы пошли за хлебом, по дороге случайно встретили приятеля. Три дня вы с ним квасили и куролесили, передрались по пьяной лавочке или у ночного магазина с кем-нибудь схлестнулись. А теперь рассказываете всем байки про «обезьянник» и «беспредел».

— Почему вы мне не верите?!

— Потому что я проработал наркологом столько лет, сколько вам и не снилось. И это ещё на самый фантастический рассказ, который я слышал.

— Вы меня не сдадите? — прошептал Афанасьич.

— Оно мне надо? Только жену с тёщей уймите, чтобы они по инстанциям не жаловались, а то вас быстро на чистую воду выведут.

Вы думаете, пациенты приходят к наркологу после вещего сна или нагоняя от жены. А, может, после мольбы матери или просьбы отца. Ничего подобного. К наркологу приходят не от хорошей жизни: после пробитой по-пьянке головы или разбитой машины, потерянной сумки или найденных приключений, затопленных соседей или прогулянной недели. Что-что, а чудить в нашей великой стране все мастера, но и здесь встречаются первые среди равных.

Родионыч был бандитом, что называется, по жизни. Тюрьмы и лагеря не сломили его вольнолюбивый дух и неизбывную тягу к справедливости. Стоило Родионычу пропустить пару рюмок, как стремление к восстановлению попранной справедливости, накрывало правдолюба с головой и требовало незамедлительных действий. Выпивал он, кстати, не чаще, чем раз в несколько лет. Один разок он тихо сидел в ресторане и мирно кушал свой пончик пополам с водочкой. После пол литры, ему пришло в голову, что его столик самый задрипанный и неказистый, что он расположен в самом позорном месте, и что в этом ресторане его, Родионыча, отчего-то, не любят. Возмущённый браток тут же закатил скандал с битьём посуды и рукоприкладством. Его быстро скрутили и вышвырнули из заведения. Тогда Родионыч прыгнул за руль своего «джипа» и на полной скорости въехал в ресторан по ступенькам, круша витрины и подсобные помещения. Другой раз проказник парился в бане вместе со своей братвой, и что-то ему в их словах не понравилось. Ни слова, ни говоря, Родионыч выбрался из парилки, подпер дверь ломиком и принялся, как ни в чём не бывало, плескаться в бассейне. Брателлы верещали так, будто их уже отправили в ад, а шалун был занят — он в это время нырял. В третий раз пьяного Родионыча остановил гаишник и потребовал предъявить права. Тот вместо прав достал гаечный ключ, вырубил гайца, надел его доспехи и принялся сам тормозить подъезжающие машины. (Дело происходило в десять вечера на Можайском шоссе). После подобных демаршей Родионыча били руками и ногами, гаечным ключом и ломиком, бросали под машины и даже электропоезда. Он всегда выживал, но по полгода проводил в больницах, где его собирали по кусочкам и косточкам, что характерно, бедокур ничего из произошедшего не помнил, как он говорил: «планка падает и хана». Затем Родионыч шёл ко мне сдаваться, он любил теребить меня вопросом — какая же у него стадия алкоголизма? А я ему отвечал, что у него даже бытового пьянства нет. Но чем так пить, как он, уж лучше даже пробки от бутылки не нюхать.