Юлия Винер - Былое и выдумки

В обеденный перерыв начальник смены подвел меня к ней.

– Тут с тобой, Паша, корреспондент из Москвы хочет побеседовать.

Руки и губы женщины слегка подергивались, она посмотрела на нас тем же отсутствующим взглядом. Но быстро оправилась и спросила:

– Из Москвы? А чего со мной-то?

– Она тебе сама скажет.

– А как же обед? Мне бы поесть надо.

– Обойдешься разик, ничего тебе не сделается.

Я вмешалась:

– А вы не можете отпустить Пашу со мной на пару часов? Здесь разговаривать невозможно. А мне необходимо с ней поговорить.

– Ступай, Паша, – великодушно разрешил начальник, – гуляй уж до утра! Да смотри только поаккуратней там, не опозорь наш завод!

– Вот спасибочки вам, вот спасибо! – говорила женщина, ведя меня, по моей просьбе, к себе домой. – Хоть отдохну маленько. А то руки всё трястись хотят, а мне нельзя никак, неровен час, совсем без рук останешься.

– Зачем же вы пошли на такую работу? Слабая женщина!

– Да я сильная, всякую работу могу делать. Кем только не была! И формовщицей, и разметчицей, и на конвейере, кузнецом даже. Начальством только не была. Тридцать лет тут тружусь, сразу после школы. А как Сергею-прессовщику пальцы отдавило, меня на пресс и поставили. Ты, говорят, Павлина Ивановна, аккуратная и внимательная, становись давай. Платят, правда, побольше, я и рада.

– Павлина! Откуда такое редкое имя?

– А как мамка с батькой назвали, так Павлина и есть. Был тут один ученый профессор, сказал, это, мол, испорченное «Паулина», не то немецкое имя, не то французское. Никто меня так звать не согласен, Паша и Паша. Один только муж покойный Павушкой звал… Да ладно, чего это я болтаю, вы ведь, наверно, больше хотите про производство? Надо же, молоденькая такая и уже корреспондент…

Паша относилась ко мне так почтительно, что я просто не знала, куда деваться. Как объяснить ей, что я вовсе не хочу про производство, а хочу про нее? Как приступиться к совершенно незнакомому человеку и расспрашивать про его жизнь, про его мысли и чувства? Как это я, девчонка, с ходу полезу в душу к посторонней немолодой женщине? Корреспондентских навыков у меня не было никаких. Я не усвоила еще, что для краткого газетного очерка все это вовсе не нужно, достаточно поверхностного описания с добавкой там и сям живописных штрихов. Первые два моих очерка так и были написаны, потому и понравились редактору, но теперь я считала, что необходимо углубленное проникновение в Пашину судьбу.

Мы подошли к Пашиному жилищу. Это был длинный двухэтажный барак. Во всю его длину шел коридор, по обеим его сторонам комнаты, по комнате на семью. Паша жила на втором этаже, живу, сказала, барыней – одна на всей своей жилплощади. Там у нее был стол, два стула, комод и две кровати, обе тщательно застеленные, с перинами, покрытыми розовыми тканевыми одеялами, со стоящими треугольным горбом подушками.

– Так вы все-таки не одна живете? – удивилась я.

– Это сыночка моего кровать, когда в отпуск приезжает. Витюня у меня моряк, настоящий, не речной! Вы присядьте, я сейчас чайку согрею. – Паша замялась: – Я бы вас пообедать пригласила, да уж не взыщите, какая у меня еда, картошка да огурцы, вы, наверно, кушать не станете.

Я бы очень охотно поела ее картошки, после утренних щей прошло уже много часов, но я догадывалась, что еда заготовлена на нее одну.

– Спасибо, я не голодная, а вы обедайте, не обращайте на меня внимания, я подожду.

– Да не, я уж потом. У меня теперь времени полно! Вы спрашивайте, чего хотели, я вам все расскажу про наш завод. Только на кухню сбегаю, чай поставлю.

Паша рассказывала – не про завод, конечно, а про свою жизнь. Сперва с родителями в этом же бараке, потом, когда замуж вышла, завод дал отдельную комнату, вот эту самую, тут и сынок родился, перед самой войной. А с мужем мало пожила, до войны годика три всего, а с войны он раненый пришел, с пулей в легких, недолго поболел, да и не стало его… На заводе менялось начальство, менялись модели автобусов, менялось оборудование, а Паша трудилась все там же, покорно становилась на любые работы, не зная, да и не интересуясь, для чего они служат в общем процессе производства.

И так день за днем – из барака на завод, с завода в барак, ничего другого она в своей жизни и не знала.

Я слушала, кивала, записывала что-то, а сама с вожделением смотрела на розовую постель. Как в ней, должно быть, уютно и мягко спать! Паша добрая женщина, если попросить, может, и разрешила бы. Но как попросишь? Она, кажется, видит во мне важную московскую гостью, считает, наверное, что я шикарно живу в гостинице. Нельзя просить… Видно, придется и эту ночь провести на скамейке. Надо срочно что-то придумать…