Раймон Кено - День святого Жди-не-Жди

И что для меня это бегство значит, если предсказано так? что для меня это все, раз ты рядом со мною,

Моя прошлая жизнь — ничто, ведь ты — моя жизнь, моя прошлая жизнь — ничто,

Но щенки, что чуют мой след, почему в Родимом Городе не остались сосать Молоко своей матери именитой!

Один обманул мое снисхожденье, другой — мою власть,

Так пусть же исчезнут они с этих гор, предначертанных для великанов! пусть оставят мой след!

Я город покинул, поскольку ты — моя жизнь, так пусть и город меня оставит!

Пусть убираются прочь сучьи детеныши, пусть возвращаются в будку свою и грызутся за кость, которую я им кинул!»

И тогда Набонид Великий прицелился в две человечьи фигурки, что казались затерянными среди скал,

И выстрелил.

Но сыновья чересчур далеко отстояли, чтобы пуля могла их достичь, и он, великий охотник, хорошо это знал,

Но выстрелил все же.

Пули его летели меж скал и над бездной, блуждая в пространстве и падая без успеха.

Пулей последней он целил в орла, что парил над его головою, и его умертвил.

И пораженное солнце [76] Ассоциацию «солнца» (символ отцовства) и «орла» З. Фрейд детально анализирует в своей работе «Психоаналитические заметки об автобиографии параноика (Dementia paranoides) (президент Шребер)» («Пять психоаналитических сеансов», 1932). исчезло за горы западной стороны, и мракостно ночь наступила.

И сказала она: «Пойдем!» — и бросил ружье Набонид Великий, и вдвоем они в путь пустились сквозь кромешную тьму.

«Ах, старый охотник, так, значит, отныне ты ничего сделать не можешь, не можешь, и ничего отныне не видишь?

Твои пули бессильны [77] Отсылка к целой главе из Ветхого Завета, а именно к победной песни о поражении Вавилона и его царя Набонида: «Все они будут говорить тебе: и ты сделался бессильным, как мы! и ты стал подобен нам! В преисподнюю низвержена гордыня твоя со всем шумом твоим; под тобою подстилается червь, и черви — покров твой» (Ис. 14, 10–11). и безнадежны, бедный старый охотник, сам превратившийся в мелкую дичь.

Где это видано, чтобы в охотников дичь стреляла? несчастная мелкая дичь?

Ибо ты больше не лев, отец мой, не всемогущий и сильный лев.

Ты больше не гибкий свирепый тигр, ты больше не грузный медведь, горный владыка,

Ты всего лишь жалкая мелкая дичь, и из последних сил ты бежишь, словно заяц, спасаешься, словно белка,

И тут тебе, кролику, вздумалось целиться в нас из соломенной пушки.

Неужели ты хочешь охотника подстрелить, мелкий грызун? уж лучше б на барабане ты выбивал

Похоронную дробь, дабы смерти в такт подыграть, что шагает к тебе большими шагами.

Меж горных отрогов, в глубинах расщелин пусть слышится эхо плача и стона,

Эхо твоих рыданий, ибо ты должен погибнуть, отец мой, ты, кролик!

Эта ночь есть предвестница смерти твоей, и ты это знаешь прекрасно.

Старый лев, у тебя вырваны зубы! Старый тигр, у тебя выдраны когти!

Старый медведь, у тебя лезет клочьями шерсть и ревматизмом лапы корежит!

О Набонид Великий, ты всего лишь куренок ощипанный, лишь воробей беззащитный,

И не жаль мне тебя, не жаль твоего жалкого пораженья, ни жалобного положенья, беглец.

Не жаль мне тебя, потому что ты слаб и скован.

И стрелы тупые твои у меня вызывают презрения смех, но не жалости слезы.

Я не заплачу от жалости, ибо ты захотел мою жизнь разрушить.

У меня ты не вызовешь жалость, ибо, отец мой, меня ты унизил.

Ты причинил мне столько страданий, что ненависть не угаснет ни от нелепости смехотворной, ни от бессилия твоего,

Моя ненависть утолится только пролитием крови и наступлением смерти.

Ты причинил мне столько страданий, что унять мою ненависть не сумеет словами молочными жалость.

Твою голову я расколю, потроха разбросаю по скалам, палимым зенитом,

Ибо сердце мое исполнено жаждой смерти твоей».

И пулей своей последней отец поразил орла, который парил над его головой.

И закатилось на западе солнце за горы и погрузилось во славу свою,

Пронзенную пиками.

И тьма наступила, и ночь пришла.

И во мраке свой путь отец продолжал, пересекая ущелье Птиц.

И перестал преследовать я, ибо в тени не хотел затеряться,

И Пьер, не боясь затеряться и в ненависть веря, все же остался со мной,

А Набонид-отец в пропасть ночную пропал.

Ночь смоляная, ночь нефтяная, ночь без светил, Ночь, что с вершин стекает, подобная лаве, и заполняет собою пучины,

Ночь несравненная и абсолютная, пламенем мрачным небо объявшая, хищная ночь, поглотившая горы,