Вольфрам Флейшгауэр - Три минуты с реальностью

И он задумчиво уставился в стол прямо перед собой. Потом наклонился в сторону и закашлялся. Джульетта молчала. Последняя его фраза вызвала у нее слезы, которые она теперь пыталась смахнуть.

По дороге домой они почти не разговаривали. Машину вел Лутц. Джульетта смотрела в окно, на самом деле совершенно не обращая внимания на окрестности. Она была подавлена и очень устала. Чувствовала себя обманутой и одновременно ощущала укоры совести. Есть ли у нее право копаться в прошлом отца? Судить его? Она ведь не представляет, через что ему пришлось пройти. Почему он стал таким? Как получилось, что даже мать ничего об этом не знает? Интересно, она хотя бы догадывается, что за человек ее муж? Разве муж и жена не должны поведать друг другу все, без утайки? Или это романтические бредни? Надо спросить мать. Только осторожнее, без глупостей. А вот выложить все отцу — немыслимо. Интересно, как бы он повел себя? Но разве это приблизило бы ее к разгадке собственной тайны? При чем тут Дамиан? Отец бывал на Кубе. В последний раз в 1975 году. В декабре 1975-го он сбежал. И естественно, скрывает это, как и прочие печальные обстоятельства своей биографии. Отрицает все, что имеет к этому хоть какое-то отношение. Знание испанского — только частный пример. Разве он не имеет на это права? Разве его страхи не обоснованны?

Она опустила оконное стекло, подставляя лицо потоку холодного воздуха.

— Я еду к себе, договорились? — перебил Лутц ее мысли.

— Что? А сколько времени?

— Половина седьмого.

— Ты разве не голоден? Давай сходим куда-нибудь поедим, я тебя приглашаю.

В поисках места для парковки он вырулил на новую улицу Шенхаузерштрассе. Джульетта предоставила Лутцу решать, где они будут ужинать, и теперь, после нескольких часов в машине, отдыхала от мрачных впечатлений от северной провинции, всецело отдавшись благотворному воздействию атмосферы ресторана, хотя стиль его в целом не вполне соответствовал ее вкусам.

— Бред какой-то с моим отцом, ты не находишь? — спросила она, когда принесли еду.

— Да уж. А зачем ты вообще туда поехала? Почему именно сегодня?

— Я хотела все узнать наконец.

Лутц нацепил на вилку кусок лосося и положил сверху веточку укропа. Отправив все это в рот, прожевал, проглотил и сказал:

— К чему такая спешка?

— Есть причина. Слишком сложно объяснять. В любом случае огромное спасибо за то, что поехал со мной.

— Не за что. — Он выпятил губы, будто сам был недоволен своим ответом, однако решил не углубляться и сменил тему. — Как дела в театре?

— Хорошо. Спектакль не совсем по мне, но, похоже, получается у меня неплохо.

Она в общих чертах рассказала ему о событиях последних дней.

— Невероятно! — Лутц не мог скрыть удивления. — Хеерт ван Дрисшен поссорился из-за тебя с Мэгги Коулер?

— Ты ее знаешь?

— Конечно. Она всегда появляется, когда готовится какая-нибудь постановка Бекманна. Она мне нравится, хотя, наверное, чересчур педантична.

— Вот так.

— И что теперь?

— Ничего. Я танцую соло вместо Марины Фрэнсис. У нее танго как-то не пошло.

Лутц отложил нож и вилку.

— Ты не шутишь?

Впервые Джульетта почувствовала, что ей есть чем гордиться. А она о чем думает? Из-за этой мышиной возни чуть было не упустила великолепный шанс. Четыре месяца назад она была обыкновенной стажеркой. А теперь танцует сольный номер, поставленный к тому же в соответствии с ее собственным стилем.

Она рассказала о происшествии во время репетиции и реакции Марины.

— Марина благородный человек, — сказал Лутц. — Это типичное для нее поведение. Джульетта, какой шанс! Когда премьера? Я приду.

Она покраснела.

— Девятого марта. Через восемь дней.

Лутц щелкнул языком, потом вдруг наклонился к ней через стол и поцеловал в лоб.

— Просто невероятно, — сказал он. — На твоем месте я бы чувствовал себя на седьмом небе.

Его энтузиазм был заразителен.

— Нет уж, — чокнувшись с ним, улыбнулась она, — это ощущение плохо сочетается с танго.

Она пошла в туалет и, пока мыла руки, слушала шум моря из динамиков под потолком. Странный день! Но в одном Лутц совершенно прав. Это такой шанс, каких в жизни бывает немного. И ей вдруг больше всего на свете захотелось вернуться в театр. На сцену. Это ее мир. И он для нее важнее всего остального. Она взлетела вверх по ступенькам обратно к столику. Через окно виднелась освещенная эмблема ресторана: вырезанный из дерева черный ворон размером с автомобиль. Когда она подошла, Лутц как раз его рассматривал.