Джаннетт Уоллс - Серебряная звезда

– Как мы туда попадем? – спросила я.

– Сядем на автобус. – Лиз позвонила в автобусный парк, чтобы узнать цену за проезд в Виргинию. – Недешево, – сообщила она, – но у нас хватит денег на билеты, чтобы пересечь страну. Если до этого дойдет, – добавила сестра.

На следующий день, возвращаясь из школы, я увидела патрульную машину, припаркованную у нашего бунгало. Полицейский заглядывал в окно. Значит, мистер Спинелли выдал нас. Пытаясь сообразить, что Лиз сделала бы в подобной ситуации, я хлопнула себя по лбу, чтобы показать кому-то, кто мог бы следить за мной, будто что-то забыла.

– Я оставила на столе свою домашнюю работу! – крикнула я, развернулась и двинулась в сторону школы.

Я ждала у школы, когда Лиза спустилась по ступенькам лестницы.

– Что ты так вытаращила глаза? – спросила она.

– Полицейские, – прошептала я.

Сестра потянула меня в сторону от проходящих мимо учеников, и я рассказала ей о полицейском, который заглядывал в окно.

– Ясно, – кивнула Лиз. – Биник, мы едем в Виргинию.

Сестра всегда носила наши деньги в туфлях, под стелькой, так что мы отправились прямо на автобусную станцию. Лиз сказала, что, поскольку учебный год почти закончился, никто из учителей не заметит нашего отсутствия. К тому же начался сезон клубники, абрикосов и персиков, и учителя привыкли к тому, что эмигрантские семьи всегда уходят на их уборку.

Я не зашла в автобусную станцию и стояла, рассматривая на крыше серебряный символ в виде гончей, пока Лиз покупала билеты. В начале июня на улицах царила тишина, небо было истинно голубым калифорнийским. Через две минуты Лиз вышла. Мы боялись, что кассир может задать вопрос ребенку, который покупает билеты, но сестра сказала, что женщина подвинула билеты через прилавок, не моргнув глазом. По крайней мере, хоть некоторые взрослые понимали, что надо заниматься своим делом.

Автобус уходил в шесть тридцать на следующее утро.

– Может, надо позвонить дяде Тинсли? – спросила я.

– Думаю, лучше будет, если мы просто появимся, – ответила Лиз. – Тогда он не сможет отказать нам.

Вечером, после того как мы покончили с нашими куриными пирогами, мы с Лиз достали чемоданы, оставшиеся от того времени, которое мама называла днями дебютантки. Чемоданы были из твида цвета загара, с темно-коричневыми крокодиловыми ремнями, с медными петлями и замками. На них были монограммы «ШАХ» – Шарлотта Анна Холлидей.

– Что нам взять? – спросила я.

– Одежду, но никаких вещей, – ответила Лиз.

– А как быть с Фидо?

– Оставь его здесь. Положи побольше еды, налей побольше воды. С ним все будет в порядке до тех пор, пока не приедет мама.

– А если она не вернется?

– Вернется. Мама нас не бросит.

– Я не хочу бросать Фидо.

Что на это могла сказать Лиз? Она вздохнула и покачала головой. Фидо поехал в Виргинию.

Упаковка чемоданов заставила меня задуматься о тех временах, когда мы с кем-то знакомились и привлекали чье-то внимание. Всякий раз, когда мама была сыта по горло тем, как шли дела, она объявляла нам: «Мы идем по проторенной дорожке», или – «Этот город полон неудачников», или – «Здесь несвежий воздух», или – «Мы уперлись в тупик». Иногда это были споры с соседями или бойфренд, который смылся. Порой место, в которое мы приехали, не отвечало маминым ожиданиям, или ей просто надоедала собственная жизнь. В общем, мама заявляла, что наступило время для нового старта.

За прошедшие годы мы переезжали в Венис-Бич, в Таос, в Сан-Хосе, в Таксон и в такие маленькие места, о которых большинство людей никогда не слышали, например, в Бисби и Лост-Лейк. Перед тем как приехать в Пасадену, мы двинулись в Сиэттл, поскольку мама думала, что жизнь в доме-корабле даст взлет ее творческой энергии. Оказавшись там, мы обнаружили, что плавучие дома более дорогие, чем мы думали, и все закончилось заплесневелой квартирой. Там мама постоянно жаловалась на дождь. Через три месяца мы уехали.

Мы с Лиз много времени проводили в одиночестве, но никогда не отправлялись в путешествие без мамы. В этом нет ничего особенного, но все-таки было интересно, что нас ждет, когда мы приедем в Виргинию. Мама ничего хорошего об этом месте не рассказывала. Она твердила о слабоумных, которые водили машины с мятыми крыльями, а также о людях, которые пьют виски с мятной водой, живут в больших старых домах, продают портреты предков, чтобы платить налоги и кормить своих английских гончих, и все еще вспоминают о днях, когда цветные знали свое место. Все это было давным-давно, с тех пор многое изменилось, и я считала, что Байлер тоже должен был стать другим.