Меир Шалев - Вышли из леса две медведицы

Довик встал рядом со мной, посмотрел и сразу все понял.

— Он похоронил ее внутри сарая, а потом вышел и сел на лошадь, взяв с собой ту лопату, которую мы нашли, когда рушили сарай, — сказал он спокойно и вполне логично, но потом добавил чуть громче: — Целое представление устроил для мошавных, чтобы они думали, что он собирается похоронить ее в каком-то другом месте. — И вдруг затопал ногами и закричал страшным голосом: — Тебе мало было всего, что ты сделал, да?! Тебе хотелось еще видеть, как бабушка всю жизнь ее ищет? Ищет и не находит, ищет и не находит, ищет и не знает, что она здесь, у нас в сарае, в двух метрах от своей матери!

Он буквально сломался, развалился на части. То ли опустился, то ли упал на колени, встал на четвереньки над маленькими косточками и кричал страшней, чем Эйтан на похоронах Неты, плакал так, как я не осмелилась плакать тогда.

— Как же ты мог растить нас в этом доме, гнусная ты тварь! Как же ты посмел заставить нас ходить по этой земле, с бабушкиной девочкой у нас под ногами? — Он ударил ногой тачку и перевернул ее: — Вот вам все его семена, и саженцы, и цветы! Вот, что он на самом деле посадил и посеял здесь!

Я никогда не видела его в таком состоянии. Я даже на миг обрадовалась, что дедушка уже умер, потому что, будь он жив, Довик вполне мог бы сейчас броситься на него с кулаками.

Люди стали собираться у нашего забора. Костей они не видели, но услышали крики. Семейство Тавори, по своему обыкновению, снова устроило представление, а мошава, по своему обыкновению, снова слышала и молчала.

— Вон отсюда! — завопил Довик. Пена кипела на его губах. Он наклонился в поисках камня, доски, чего-нибудь, что можно было бы бросить в этих зевак. — Вон отсюда! Здесь вам не театр!

Китаец в смущении отступил в сторону, а я наклонилась и смешала рукой скелет младенца, который он только что собрал на мешке, чтобы из ребенка недельного возраста превратить его снова в неприметную и случайную груду неопознанных костей. Эйтан, стоявший рядом со мной, тоже наклонился и молча стал собирать эти кости в маленькую картонную коробку. Потом поставил ее рядом, сразу же завел вибратор, с большим шумом утрамбовал землю, взял лопату, быстро рассыпал поверх щебень, разровнял его и утрамбовал снова.

Его движения были быстрыми и уверенными, какими только и могли быть движения моего первого супруга. Утрамбовал. Расстелил нейлоновые полотнища. Положил на них несколько камней, а поверх них сетки. Включил мешалку, нагрузил в нее цемент, песок и щебень, добавил воды и, когда все было готово, начал заливать бетон.

— Быстрей, — сказал он рабочему, — быстрей! — и тот схватил лопату и стал длинными, широкими движениями разравнивать застывающую массу.

Прошло всего несколько минут, а уже появился новый пол, который вот-вот высохнет и затвердеет и станет новым полом нашего нового сарая, в котором никто не сможет уморить, или захоронить, или найти еще одного ребенка.

Китаец разгладил бетон несколькими последними движениями лопаты и закончил работу каким-то другим, незнакомым мне орудием — такая деревянная дощечка с ручкой.

— Вот и все, — сказал Эйтан. — Теперь нужно только немного подождать.

Он уплатил рабочему и отправил его домой.

Солнце зашло, и через несколько часов, когда воцарилась полная темнота, мы — Эйтан, Довик и я — взяли маленькую картонную коробку и нейлоновый мешок с четырьмя большими луковицами морского лука и пошли на кладбище. Далия не присоединилась. Она сказала, что не хочет иметь отношения ко всей этой истории, и добавила:

— Радуйтесь, что я не пошла в полицию, в такой семейке давно пора было это сделать.

Мы не испугались. Семья Тавори не боится таких людей, как наша Далия. А Довик, который тем временем уже успокоился, сказал ей:

— Пережили деда, переживем и тебя [132] Парафраз ставшего поговоркой выражения из песни израильского поэта и композитора Меира Ариэля: «Пережили фараона, переживем и это». .

Мы пошли на кладбище. Эйтан выкопал узкую и глубокую яму в небольшом промежутке между могилой Неты и могилой бабушки Рут — похоронить там кости. Он копал молча, орудуя своей маленькой киркой и той лопатой, которую мы нашли в сарае до того, как его снесли, и, когда углубился сантиметров на шестьдесят, положил туда коробку, засыпал ее слоем земли, а в землю воткнул две луковицы. С другой стороны могилы Неты он посадил две другие луковицы — все четыре с почками первых зеленых листьев, которые морской лук выпускает осенью, — на случай, если кто-нибудь удивится, увидев, что здесь недавно что-то копали. Довик полил луковицы, и мы отправились домой. Дома Эйтан сказал, что нужно глянуть на новый пол, начал ли он уже затвердевать. Он протянул туда освещение, посмотрел, пощупал и сказал, что если кто-нибудь хочет запечатлеть в этом бетоне свою ладонь, то сейчас для этого представляется последняя возможность. Довик позвал Далию, и так мы и сделали: Довик впечатал в бетон свою ладонь, Далия поспешила явиться и отпечатала свою ладонь так, чтобы отпечаток ее мизинца касался отпечатка его мизинца, а за ними — Эйтан и я, две ладони, сходные по размеру и рядом друг с другом.