Меир Шалев - Вышли из леса две медведицы

Наконец он перестал копать и начал разравнивать дно ямы перед тем, как рассыпать по нему известь и уплотнить ее. Я помню: внезапно зазвонил телефон — вероятно, школьная секретарша, — но я не ответила. Я зачарованно следила за лезвием лопаты, которое размеренно двигалось, разравнивая дно ямы, и вдруг услышала странный звук: словно плач ребенка вырвался откуда-то из кроны нашей шелковицы, плач младенца.

Китаец выпрямился, удивленно уставился на свою лопату, потом повернулся и посмотрел на фикус, который рос на улице рядом с нашим двором, потому что и оттуда вдруг донесся такой же плач и сразу следом за ним — еще один, со стороны соседского пекана. Он, конечно, не мог знать, что слышит первых соек, вернувшихся в поселок после долгих лет изгнания. И сомнительно, знал ли он вообще, что имеет дело с сойками, потому что китайские сойки совершенно непохожи на наших, я специально проверяла потом и прочла, что хвосты у них длинные, а туловища черно-белые и что китайцы называют их «веселыми птицами», в то время как наши сойки имеют хохолок на голове, синие пятна на каждом крыле и вовсе не веселые, а сварливые и нахальные. Но и те и другие — и сойки в Китае, и сойки в Израиле — способны подражать человеческим звукам, и плач младенцев тоже одинаков в обеих странах.

Китаец пожал плечами, снова взялся за лопату и продолжил работу, но тут сойки раскричались еще громче, их вопли уже доносились с каждого дерева на улице, и каждый такой вопль сверлил, и тревожил, и мучил душу звуками, которые способен извлечь из горла только младенец.

Я открыла окно и высунулась наружу. Теперь я их видела — они метались с дерева на дерево, исчерчивая воздух синими вспышками и наполняя его пронзительными воплями. Китаец снова посмотрел на них с любопытством и опаской и опять вернулся к своему делу. Лезвие лопаты скользнуло по дну ямы, снаружи послышались новые вопли, лезвие загребло тонкий слой земли, и к хору присоединились новые сойки — прилетели из далеких рощ, из дубового леса, с холмов и из вади, расселись на деревьях нашей красивой и тихой улицы и завопили вместе со всеми.

Довик крикнул из питомника:

— Рута, что там происходит? С чего они так разорались, эти мерзкие птицы?

Но я не обращала внимания ни на птиц, ни на его крики — мой взгляд был прикован к рабочему, который вдруг отбросил лопату, опустился на колени, встал на четвереньки и начал всматриваться во что-то на дне ямы.

Потом он повернул голову и увидел, что я стою в окне и смотрю на него. Я выбежала наружу, наклонилась над ямой и увидела, что он что-то там ощупывает — кусочек какого-то маленького купола, выступающий над землей.

Я тоже опустилась на колени и присмотрелась. Сойки кричали, как безумные, и мое тело поняло и застыло еще до того, как мой мозг осознал и понял.

— Что там происходит? — снова крикнул Довик. — Почему Эйтан не стреляет в них?

Китаец поскреб вокруг, очистил сильными пальцами и осторожными дуновениями. Поначалу очищенный кусок показался мне обломком глиняного кувшина или, может быть, миски, но он копнул дальше, и в этом куполе вдруг открылись два больших круглых отверстия и глянули прямо на него и на меня.

— Стой, стой! — закричала я, но китаец продолжал осторожно работать пальцами, и мало-помалу маленький череп открылся полностью. Он поднял его на руке. Пустые глазницы глянули на нас жутким человеческим взглядом, и, когда он положил его обратно, череп покатился по дну ямы, и его глазницы то появлялись, то исчезали, как у куклы, которая то открывает, то закрывает глаза. Вот она я — мертвая дочь Нахума Натана и бабушки Рут. Вот она ты — девочка, которую ее мать искала во всех других местах, только не в сарае собственного дома, где она была похоронена, — в нашей земле, прямо рядом с нами.

— Довик! — завопила я. — Довик!

— Что случилось?! — крикнул он из конторы.

— Иди сюда! Быстро!

Китаец спокойно и сосредоточенно продолжал раскапывать. Он соскреб еще немного земли, поковырялся в ней и вытащил еще несколько косточек, маленьких и тонких. Если бы не череп и не вся история деда, можно было бы подумать, что это скелет какой-то птицы. Китаец расстелил на земле мешок и стал укладывать на него появлявшиеся из земли косточки, одну за другой, и поскольку мозг всегда ищет во всем законченные формы и во всем хочет найти — и находит — порядок и смысл, эти кости сделались рукой, и бедром, и маленькой грудной клеткой, и крошечными кистями рук. Челюсть, на которой еще не выросли зубы, присоединилась к черепу и к глазницам, и все они вместе сделались лицом. Вот ты, мертвая малютка Нахума Натана и бабушки Рут! Что, и Нета так выглядит после двенадцати с половиной лет, проведенных в земле?