Морис Бланшо - Рассказ?

Присутствие не просто разъединено, как раз оно-то и доходит до самых глубин разъединения.

Мало-помалу вопрос, который он всегда сдерживал: “Как ей могло удаться отступить от явленности своего присутствия?” терялся в ответе: “Тут нет ничего таинственного; секрет, скорее, — та точка, где отступ вдруг прекращается. Эта точка ускользает в заключенной между “видеть” и “говорить” пустоте и от того, кто ее видит, и от того, кто о ней говорит”.

Тайна — какое грубое слово — окажется точкой, где в простоте присутствия встречаются то, что видится, и то, что говорится. Тайна, которую можно будет уловить, только если она легким колебанием отступит от таинственной точки.

# “Что это за идея, которую мне следовало бы, по-вашему, хранить?” — “Вы тут, и вы ее храните, это и нужно”. — “Как сокровище?” — “Как в древности огонь”.

# “Я и в самом деле многого о вас не знаю”. — “Вообще обо мне не ведая”. — “О, неведение — наш путь, хотя мы и мужественно боремся, чтобы его сократить”. — “Да, мы боремся”. Он задумался: “Я не то чтобы о вас не ведаю, так думать было бы ошибкой. Я не ведаю о вас частным образом”. — “Вы хотите сказать, что неведение не приносит вреда нашим отношениям?” — “Я хочу сказать даже не это. Неведение направляет нас друг к другу, словно мне нужно вас видеть и с вами говорить, прибегая к окольному пути чрезмерного неведения”. — “Вы о чем-то не ведаете?” — “Разве это что-то?” — “Что не удается сказать?” — “Ни увидеть, разве что на пересечении того и другого. Совсем рядом с происходящим, но даже не возникает вопрос, что такое может произойти”. — “И все же это тут?” — “Ну как об этом скажешь?”

# Он видит ее, если он ее видит, по неведению. Взгляд, принесенный ожиданием. Склоненный к тому, что отклоняется от всего зримого и всего незримого.

Ожидание дает взгляду время пройти через неведение.

# “Я вас никогда не расспрашивал”. — “И, однако, меня захватили, обездвижили вопросами, как бы лишив конца”. — “Нет, я не задавал вам вопросов”. — “Вы увлекли меня в окружение того, что подлежит речи”.

# Что она перестает быть таинственной — может быть, и загадка, еще одна тайна, но проходная, момент, когда, не отказываясь от своих стародавних средств, они упорно продолжают говорить, словно говорить всегда означало видеть. Но он может принять разве что в виде касающегося их обоих секрета то, как и к тому, и к другому приближается событие, которым в настоящем будущего или прошедшего она неожиданно и легко оправляется от всякой тайны, событие, воздвигнутое словно монумент из забвения, неведения и ожидания, словно свое собственное присутствие (забытое, неведомое, ожидаемое) в центре этого пространства речи.

Пока она оправляется от всякой тайны, он, как ему мнится, видит ее через ту тайну, которая с нее стирается, но видит он также, как и сам увязает тут в тот момент, когда хотел бы сделать отличающий его от всего этого жест.

# “Я увижу вас лучше, когда мы забудем, как говорить”. — “Но если бы я не забыла, я бы и не говорила”. — “Верно, вы говорите словно по забывчивости; говоря, забывая говорить”. — “Речь отдана забвению”.

“Важно не то, вспоминаете вы или забываете, а что, вспоминая, остаетесь верны забвению во вспоминаемом вами пространстве, а забывая — верны заставляющему вас вспоминать появлению”.

# Событие, которое они забывают: забывание. И, значит, тем более присутствующее, что забываемое. Дарующее забвение и забывающееся, но не забытое. Присутствие забвения и в забвении. Способность без конца забывать в забывающемся событии. Забвение без возможности забывать. Забывающее-забываемое без забвения.

Забытое присутствие всегда обширно и глубоко. Глубина забвения в присутствии.

“И вы тоже, вы меня забыли”. — “Может быть, но, забывая вас, я достиг чрезмерной для себя способности вас забыть, которая связала меня — мне это совсем не под силу — с тем, что я забываю. Для одного это почти что слишком”. — “Вы не один”. — “Да, забываю, если я забываю, не только я”.

Словно забытые, прежде чем быть сказанными, слова, всегда продвигающиеся к забвению, незабываемые.

“Если вы забыли, что мной говорилось, — хорошо. В расчете на забвение это и говорилось”.

# В комнате: обращаясь ко времени, когда подал ей знак, он отчетливо чувствует, что, обернувшись, ей знак и подает. И, если она приходит, если он схватывает ее в миг свободы, о котором нечего сказать и который он уже давным-давно чудесным образом позабыл, той инициативой, на которую откликается ее присутствие, он обязан силе забвения (и неизбежности речи), предоставленной ему этим мгновением.