Алексей Егоренков - Земля точка небо

Щелк.

Снаружи моросил дождь. И это выглядело странно, потому что вокруг была ночь, и по всему небу высыпали звёзды, нетронутые столичным заревом. Мелкие капли воды сыпались прямо из космоса, и свет фонарей дробился в их струях на лобовом стекле, и Максиму было лень искать, где включаются дворники в этой поганой тачке, и он до сих пор не знал, как вырубить микроклимат. Снаружи не осталось ничего.

Щелк.

Бессмысленный, дешевый, глубоко ущербный мир окончательно свернулся, распавшись на декорации. Мир, в котором любая цена искусственна. Мир, в котором можно приобрести что угодно, просто шевельнув пальцем, и потерять всё, когда пальцем шевельнет кто-то другой. Мир, в котором есть лишь одно направление — в землю, вниз; где каждый летит под откос, цепляясь за минутные радости на пути к разочарованию и утрате. Где каждый безразличен каждому, и всё равно нет покоя, где невозможно уснуть без грамма забот и проснуться без капли отвращения. На деле, если отбросить лирику и позу, Максу просто хотелось выспаться. Основательно. Долго. Раз и навсегда.

Щелк.

Когда-то он воображал, во что нарядится по этому случаю. Какую музыку поставит себе. Какие намеки оставит другим. Сейчас он готов был рассмеяться при одной подобной мысли. И смеялся, прямо за рулем, откинувшись назад, вытянув ногу, плавно выжимая педаль. «Одежда, музыка», — думал Максим. Намёки. Жалкие попытки ухватиться за внимание окружающих. Заставить их переживать. Заставить остановить тебя. Он не собирался пытаться. Наоборот, Максу было легко и радостно при мысли о том, что удержать его больше невозможно. Не при такой скорости. Максим выжимал газ, воображая, как достигнет границы трухлявого ненастоящего мира, пробьет нарисованный горизонт и — пуф-ф! — окажется в мягкой, прохладной, томительной пустоте.

Щелк.

То единственное место, куда придет каждый. Тот единственный уголок пространства и времени, где больше не будет изнурительной гравитации, давления и боли. Частично он уже находился там. Мир вокруг загустел, и Макс оказался на дне, опускаясь всё глубже, утопая в жидкой расслоившейся действительности. И вдруг начал что-то понимать. Он понял, зачем перерезал тонкую связь, уцелевшую между ним и Лизой. Не потому, что боялся вдруг найти ее мертвой, а потому что знал — это случится обязательно. Не потому, что она могла найти его труп, а потому, что обязательно нашла бы. Не сразу, так спустя долгие годы вранья, старения и болезней. Я всё еще красивая? Конечно, моя любовь. Я тоже ничего, хоть и ссу мимо унитаза, кстати, не помнишь, где мои костыли? Куда приятней было думать, что она запомнит Максима таким, как в аэропорту. И если он уйдет сейчас, в его снах Лизка останется жить вечно. Мысль об этом была слишком привлекательной, чтоб захотеть проснуться.

Щелк.

Асфальт блестел как черный пруд, и в нем отражались фонари. Их рисунок повторял расположение звезд, и Макс вдруг понял, что небо действует как зеркало, и засмеялся бы, если бы мог дышать. Он утонул чуть глубже, и встретил Диму. Тот сидел прямо рядом, в пассажирском кресле; Дмитрий был серьезен и мудр, как сраный ангел, не хватало только золотого сияния.

— Если ты — точка на поверхности Земли, — говорил Дима, обращаясь в никуда. — То даже на такой скорости твоим перемещением можно пренебречь. Ты всё равно движешься по маленькой планетарной орбите, а она — по кругу чуть больше, вокруг Солнца, и еще больше, вокруг…

Хрен его знает, допустим, центра Галактики.

— И получается, — рассказывал Дмитрий. — Что никто из нас вообще не контролирует, куда он движется во вселенной, и все наши как будто непредсказуемые перемещения — это просто наложение одной траектории на другую, круг, помноженный на круг, помноженный на круг.

— Это спираль, — прохрипел Максим, ухмыльнувшись понимающе. — Это воронка.

— Нет смысла бороться, — сказал Дима, теперь невидимый. — Нужно просто сесть вот так. Макс оглянулся. Дмитрий теперь сидел позади. Он тонул в мягкой обивке, глядя в никуда, и полностью сгруппировался, уперев локти в переднее сиденье, подобрав колени, готовый спрятать в них голову в любой момент.

— Нет, — Максим отвернулся и покачал головой, еще ухмыляясь пустому зеркалу. — Нет, я вырвусь. Одним резким движением. Седьмая космическая — щелк!

— И так ты умрешь?

— Так я проведу черту. Одну решительную прямую в целом мире кривых дорожек.

Щелк.

Макс очнулся и посмотрел на спидометр.