Алексей Егоренков - Земля точка небо

— Стоп, — Лиза перебила очередной идиотский вопрос. — Один момент. Наступив туфлей на стойку, она схватила микрофон обеими руками и рванула. Колонки визгнули и загудели. Гости отворачивались, морща лица и запоздало прикрывая руками уши. Так вам и надо .

— Ладно, — устало продолжила Лиза, когда фон улегся. — Я всё поняла. Думаю, все поняли, кому нужно. Мне только одно неясно — почему вы везде городите эту духовность? Как что, сразу «духовность». Или «православие». Я вообще-то не против религии, но почему всегда «православие»? Почему я не могу исповедовать, скажем, иудаизм? В прямом эфире, перед журналистами, перед миллионной аудиторией, с задержкой в пять секунд или без нее — при всем желании трудно было найти слова хуже.

15 сентября 2005 года

До сих пор мне неясно, чего хотел этот лысый доктор. Возможно, он чего-то ждал. Или пытался разозлить меня. Мое единственное умение — рассказывать о себе. Обычно люди слушают, и думают, что я не в своем уме. Или принял что-нибудь. Или вру. Но они хотя бы слушают, а этот тип улегся на соседней койке, сунул руки за голову и целый день валялся, не издавая ни звука.

Только смотрел на часы. Когда в дверь сунулась голова дежурного, который явился просигналить обед, инспектор прогнал его жестом.

Потом раздумал и отправил меня вдогонку, заказать у дежурного пиццу.

И снова вытянулся на койке, глядя в потолок. Возможно, ему было просто неинтересно. Тогда я заговорил о провалах. Как из мира выдергивают затычку.

Пуф-ф. Как я попадаю в другое измерение, где всё становится понятным и существенным. Где видна каждая связь. Каждая плоскость и граница. Каждый шаг экосистемы. Лысый доктор заворочался и сел на кровати.

— По поводу того, о чем вы говорите, — сказал он без выражения. — Эти провалы, «дно», вы их так называете, правильно? Я читал запись. Правильно. Его невозможно объяснить. Его трудно описать…

— Объяснить возможно всё, — перебил доктор. — Не говорите ерунды. Ноль интереса. Опять. Или мне только казалось?

— Состояния, которые вы описываете, имеют под собой конкретную природу. Но у вас, я так понимаю, был какой-то опыт с наркотиками, правильно? Так что я ограничусь. Добавлю только, что причина в физиологии. Он не понимает. Я встретил Бога. Именно поэтому я не умер. И как раз тогда всё началось: голос, дно, вторая жизнь. Именно тогда старые привычки облетели с меня, как…

— Ну, ну, остановитесь, — врач сел на кровати. — Слушайте сюда, и слушайте внимательно. Мне нужно объяснить. Иначе он решит, что я псих, и ничего больше. Но кое-что большее есть . И это очень важно.

— Слушайте меня, — врач наклонился мне навстречу. — Прежде, чем мы с вами продолжим, я категорически — слышите? — категорически хочу предостеречь вас от мистики любого рода. У вас пока нет серьезного расстройства. Пока нет. Вы просто запутаны. Для вас из этой точки есть два пути — рациональный и иррациональный. Я запрещаю вам трогать иррациональный. До сих пор ясно? Продолжайте. Лысый доктор снова улегся. Как будто не вставал. Но я успел заглянуть в него, пускай на секунду. Инспектор не считал меня сумасшедшим. Пока нет. И говорить стало легче.

21 мая 2005 года

— На кой? Почему здесь? — Катька всё косилась на зарешеченные ячейки. — Тут же охереть как стремно.

— Сама просила в безлюдном месте, — сказала Лиза.

— Безлюдном, еще бы. Тут же змеи кругом… ч-черт. Лиза и сама теперь жалела, что выбрала серпентарий. В ее телефонной книге полно было других координат — рестораны, клубы, спортивные центры. Все одинаково проверенные, все знакомые. В каждом бывал или Макс, или сама Лиза. Почти в каждом они снимали что-то для выпусков.

— Максим тут когда-то брал змей для «Земли-неба», — сказала Лиза.

— Мы показали их, и выпуск удался. Может, поэтому. На счастье.

— Сбежит одна через эти прутья, и будет тебе счастье, — мрачно пообещала Катька. Они брели вдоль бесконечных полок, забранных металлической сеткой. Полки делились на ячейки, и в каждой лежала или висела очередная пестрая колбаса. «Как в супермаркете», — подумала Лиза и нервно хихикнула. Ей как-то не пришло в голову, что здесь будет голая сетка. Лизе представлялся террариум, защита из толстого стекла, подсветка, декоративный папоротник. Но это оказался не зоопарк. В серпентарии змей не выставляли на обозрение — здесь их разводили и добывали яд. И теперь ячейки казались Лизе слишком непрочными, проходы — чересчур узкими, а змеи явно замышляли недоброе. Пускай они не поднимали голову, не разевали пасть, не кидались на сетку — они вообще не двигались, насколько могла видеть Лиза. Но вокруг постоянно что-то шуршало, терлось о железо и сонно шипело, напоминая о своем опасном присутствии.