Иосиф Родян нервно подтягивал то одну, то другую полу своей огромной дохи. Заметив, что грязь из-под копыт летит прямо на доху, закричал на кучера:
— Объезжай ухабы, подлец, объезжай лужи, безглазый!
Кучер, пропустив все это мимо ушей, спросил через плечо:
— У примэрии остановиться, домнул управляющий?
— Я тебя научу, мать-перемать… — Родян разразился грубой бранью.
Кучер не оскорбился. Он заранее знал, что услышит, но спросить об остановке считал необходимым, ибо, когда один раз этого не сделал, получил две здоровенные оплеухи. И стоило ему вспомнить о них, как у него начинало гореть лицо.
Перед примэрией коляска остановилась, и на крыльце тотчас же появился письмоводитель Попеску в сопровождении Прункула-младшего.
— Добрый день, домнул управляющий, — радостно воскликнул Попеску. — Я-то думал в такую погоду посидеть дома. Но если вы желаете…
— Давай поторапливайся! — кивнул головой Родян, подбирая полы дохи.
— Живей, Прункул! — письмоводитель подтолкнул студента.
Студент схватил пальто, висевшее на гвозде в коридоре примэрии, набросил его на плечи письмоводителю, и минуты не прошло, как оба они сидели уже в коляске: Попеску лицом к управляющему, а Прункул на козлах, рядом с кучером.
— Погоняй! — приказал управляющий. — Да смотри в оба, а то узнаешь почем фунт лиха.
Лошади фыркнули, тронули с места, разбрасывая далеко в стороны еще не растаявший снег.
— Вот, полюбуйся, — управляющий показал письмоводителю грязные пятна на дохе. Тот наклонился, словно рассматривал что-то весьма важное, и после долгого молчания, сосчитав, верно, все пятна, солидно произнес:
— По нашим дорогам в хорошей одежде нельзя ездить!
Обернулся и сидящий на козлах Прункул, чтобы взглянуть на чудо: несколько грязных пятен на дохе его высочества управляющего «Архангелов»! Подумать только! Бывший студент заявил, что следует нажать на уездные власти: пусть они замостят дорогу, по которой такое оживленное движение. Ни Попеску, ни Прункул и внимания не обратили, что через несколько минут были заляпаны грязью куда гуще, чем Иосиф Родян.
Как ни старался кучер, жидкая грязь фонтанами вздымалась из-под колес и копыт. Вскоре и сами лошади были все в грязи, а поскольку обе они были серой масти, то казалось, что у них по животу проходит широкая темная полоса. Лошади бежали весело, задорно изгибая шеи, напрягая стройные и длинные тела.
Ездоки молчали. Первым заговорил Попеску.
— А вы знаете, домнул управляющий, — обратился он к Иосифу Родяну, — что прииск «Заброшенный» и вправду ведь забросили.
— «Заброшенный»? — презрительно переспросил Родян, будто и названия такого никогда не слыхал. Попеску давно изучил все жесты, взгляды и оттенки голоса домнула управляющего, а потому сразу понял: Иосиф Родян дает понять, что прииск «Заброшенный» весьма мало его интересует.
— Да, так он называется — «Заброшенный». Возможно, вы его и не знаете, домнул управляющий. Скорее он был похож на лисьи норы, а не на штольни. Вчера после обеда прекратили там работы.
— Почему же? — поинтересовался Родян.
— Золота больше нет. Выбрали жилу дочиста, ни блестки золота.
— Будто оно там было когда-нибудь! — обернулся с козел Прункул. — Подумаешь, щепотка на один зуб.
— Вот и я говорю! — ухмыльнулся управляющий, и сумрачный взгляд его просветлел.
Завязался разговор о других трех-четырех приисках, где тоже уменьшился выход золотоносного камня. Выражалась уверенность, что эти малые потери не будут ощутимы в жизни рудокопов, потому как начнут бить в других местах новые штольни, и вообще в Вэлень есть денежки, чтобы пережить временные трудности. Попеску со смехом принялся рассказывать, что слышал от Никифора, будто золотое изобилие на приисках Вэлень скоро кончится и местным рудокопам уже не богатеть по-прежнему. Никифор и впрямь предсказывал, что золотое счастье года через два-три упорхнет из этих мест, слишком уж бесстыже его насиловали. Похожий на апостола Никифор считался немного тронутым, а потому никто на него не обращал внимания. К тому же эти три-четыре выработанные прииска принадлежали всего семи семействам, которые имели долю и в других местах, так что закрытие их не было погибелью для хозяев и особых разговоров в селе не вызвало. Подобных «лисьих нор» было еще штук восемьдесят, люди копались в них то попусту, то нападая на богатое «гнездо», которое, правда, вскоре иссякало. Видимо, эти «норы» затрагивали боковые ответвления от главных золотоносных жил.
Читать дальше