Каталин Флореску - Якоб решает любить

— Мы католики. Шведы напали на нас месяц назад.

— И поэтому все эти трупы?

— Нет, это от чумы.

— Здесь есть какая-нибудь еда?

— Они все забрали. Сорок лошадей, тридцать коров, овцы, куры, десять заумов вина [11] Заум (ом, аам, зом) — старинная единица измерения объема жидкостей, применявшаяся в Центральной и Северной Европе и в Прибалтике. 1 заум равен 134–175 л. .

Каспар вышел из укрытия, он видел, что старик слишком неопытный стрелок, чтобы попасть в него. Уж слишком тот возился с мушкетом. Но и сам он никак не смог бы пойти на штурм или проломить башню. Против толстых стен его оружие не годилось.

— Ты здесь разбойничать собрался?

— У меня только шпага и кинжал. Что я могу сделать? Мне нужны сухие дрова, чтобы разжечь огонь. Ну и чем-нибудь подкрепиться не помешало бы. Мне все равно, что ты католик и считаешь Лютера чертом. Мы все когда-нибудь помрем. А по нынешним временам это случится скоро. Я тебе вот что предлагаю: ты мне дашь переночевать сегодня, а завтра меня здесь уже не будет.

Старик отложил мушкет и на минуту отвернулся, чтобы посоветоваться с женщиной.

— Дрова ты найдешь у камина в большом зале на верхнем этаже. Туда можно попасть по наружной лестнице у тебя за спиной. Еды я тебе дать не могу, нам самим нужно. Мы собрали здесь то немногое, что осталось. И не пытайся к нам забраться. Пристрелю.

Каспар долго бродил по замку, проверил подвал и господскую кухню. Нашел только окаменевший хлеб да гнилое мясо — он жадно набил им рот, но сразу выплюнул. Когда в камине запылал огонь, Каспар разделся и развесил одежду на стульях. Потом долго ворошил угли шпагой.

Тьма накрыла крепость и погребла под собой живых и мертвых, затем лес и горы, всю это выжженную, заброшенную землю. В полевых лагерях обеих армий готовились к ночлегу солдаты, что были когда-то батраками и холопами, сапожниками, подмастерьями портных и учениками пекарей. Жалованье, наверное, еще не выплатили, поэтому некоторые из них разбежались мародерствовать. Каспара охватила такая тоска, какой он еще никогда не испытывал, даже думая о родительском доме.

Единственное, что он как следует знал, так это военно-полевую жизнь. Запах коней и людей, их необработанных зловонных ран, гнилых зубов и грязных, окровавленных камзолов. А еще пламя огромных костров, на которых они, когда везло, жарили целые туши овец и телят. Ну а когда не везло, то крыс, кошек и собак. Каспар вспоминал сутолоку тел, повозок и палаток. Вспоминал, как орали раненые, которым фельдшеры связывали руки за спиной, чтобы отрезать ногу.

Хотя напиваться было запрещено, они напивались. Хотя запрещалось браниться и драться, это были их любимейшие занятия. Хотя нельзя было поминать в спорах их родные края, в такие минуты они снова вспоминали, что они шведы и финны, латыши и саксонцы, уроженцы Лотарингии и Пфальца. Люди со всех четырех сторон Европы, которых удерживала вместе жажда богатой добычи. Не важно, что они вели войну, о причинах которой едва ли помнили. Война кормила их, а они кормили ее. Этого вполне хватало.

Когда Каспар получал жалованье, в распорядке появлялось кое-что новое. Нечто такое, что привносило развлечение в беспросветную жизнь наемника, подчинявшуюся ритму маршей. В такие дни он больше всего любил проводить время среди многотысячной толпы спутников войска, которые останавливались неподалеку от лагеря солдат.

Они обустраивались среди лошадиных упряжек и телег, груженных боеприпасами и провизией, палатками и фонарями. Кузнецы, каретники, плотники, землекопы, погонщики скота, солдатские жены — все они месяцами следовали за армией, стараясь не отставать. Они дрались за лучшие места, чтобы предложить свой товар. Или самих себя.

Каспар бродил по рядам прилавков, пытаясь сбыть свои трофеи, проигрывался в пух и прах, проклинал и обманывал, попадался на обман, дрался и в конце концов оказывался в объятиях одной из тех женщин, что привлекали к себе внимание чуть ли не барабанным боем. Общество это можно было бы назвать скверным и грешным, но для Каспара оно было единственным, и потому он любил его. Вот почему здесь, в замке, перед камином, он раскаивался в своем дезертирстве и чувствовал себя погано.

К тому времени, когда в камине оставалась тлеть лишь горячая зола, Каспар давно оделся и улегся спать спиной к источнику тепла. Но он никак не мог успокоиться и от голода все ворочался с боку на бок, а потом это чувство так его извело, что он встал, схватил кинжал, шпагу и вышел во двор. Поднял камень и швырнул им в маленькую дверцу башни. «Я голоден! Дайте что-нибудь поесть!» — крикнул он. Он прислушался, но в башне все было тихо. «Сволочи папистские! Человека подыхать оставляете! Но сначала я из вас дух выпущу!»