Засыпая рядом с Валерией, я попытался вызвать в своем воображении образ Валентины, но обнаружил, что ее вчерашнее очарование исчезло, и моя большая любовь улетучилась.
После победы над Эрмеленом настроение главы фирмы улучшилось. В разговорах, которые он вел со мной, как правило, когда все начинали расходиться по окончании рабочего дня, ему случалось даже выглядеть оптимистом. В приходе де Голля он видел возможность взять в руки социализирующую свору, отточить чувство собственности и укрепить чувства эгоистические. Де Голль начинает переговоры с алжирцами, возвращает во Францию сотни тысяч военных, обрушивающихся на компартию и стирающих ее в порошок. Десантники и иностранный легион творят чудеса. Просвещенные хозяева вводят в правления предприятий генералов и сокращают чуть ли не вдвое зарплату работников, в результате чего французские товары завоевывают мировые рынки. Крупные промышленники и банкиры начинают вплотную заниматься сельским хозяйством, перекраивают и скупают все земельные угодья, производят дешевое зерно, овощи, фрукты и наводняют ими Европу и Англию. Забастовки запрещаются (как за железным занавесом, говорил он весело), а детей бедняков воспитывают в духе любви к религии, и от всего этого перед Францией открывается перспектива долгих веков благоденствия и величия.
Но еще больше, чем поражение Эрмелена, оптимизм Лормье подогревала перемена, происшедшая с его детьми. Оказавшись ни с кем не сравнимым педагогом, Носильщик помог им раскрыться, особенно Валентине, и теперь никто не сомневался, что она в июне сдаст экзамены на бакалавра. Лормье источал нескончаемые похвалы в адрес моего брата и каждую неделю повышал ему жалованье.
— Как по-вашему, — спросил он меня в один из вечеров, — он будет доволен, если я выхлопочу ему орден Почетного Легиона?
Я отговорил его, сославшись на скромность молодого учителя. Переполненный благодарностью, Лормье выдал ему премию в сто пятьдесят тысяч франков, которую Мишель поделил между Леной и Валерией, не оставив себе ничего. Валерия купила костюм, туфли на «гвоздиках», еще одни туфли на каждый день, деревянную ложку для жаркого, о которой она давно мечтала, а мне подарила фиолетовый галстук, и я, чтобы не обижать ее, время от времени надевал его. Я спрашивал у Мишеля, как ему удается расшевелить его четырех лодырей, на что он давал простые ответы: «Я их смешу» или «Я даю им расслабиться». В один из четвергов после обеда я повез в Нейи документ для Лормье, который собрался ехать к нотариусу в Сен-Жермен-ан-Лэ. Я передал ему бумагу, когда он садился в машину, и он предложил пройти к детям в классную комнату. Мадам Лормье проводила меня до лестницы.
— Мсье Мишель запретил нам заходить к ним — и мне, и мужу. Туда допускают только мужнина брата, и он навещает их довольно часто. Мсье Мишель считает, что у него есть педагогические способности, хотя я об этом не подозревала. Сейчас сами убедитесь. Он как раз там.
Когда я вошел, четверо школьников, сидевших на полу спиной к двери, следили за цирковым представлением в исполнении их дядюшки и Мишеля. Министр был в розовой клоунской шляпе, а на сером пиджаке его красовался розовый женский пояс для чулок, что, впрочем, не отразилось на элегантности Лормье-младшего. Мишель же, затерявшийся в пиджаке и ботинках Лормье, загримировался при помощи огромного накладного носа и рыжего парика. Номер, видимо, подходил к концу.
— Нет, мсье Огюст, — говорил министр, — у вас плоскостопие.
— У меня плоскостопие, мсье Феликс?
Но глядя на огромные башмаки Лормье, действительно казалось, что у мсье Огюста плоскостопие.
— А у вас нет плоскостопия, мсье Феликс?
— Нет, мсье Огюст, у меня высокий подъем. К тому же у меня сильный удар.
— Нет, мсье Феликс, у вас не может быть сильный удар.
— Не может? У меня? Станьте-ка вот здесь, мсье Феликс.
Мсье Огюст подвел мсье Феликса поближе, отступил на шаг и со словами «а я говорю вам, что у меня очень сильный удар» с размаху ударил мсье Феликса ногой под зад, от чего тот растянулся на ковре. Мсье Огюст наступил ему на спину и спросил:
— Так как же, сильный у меня удар?
У детей тряслись от смеха плечи, но они зажимали себе рот платками, чтобы приглушить хохот. Артисты сняли свой маскарад и уселись на стулья, и тут же дети обступили Мишеля и стали делиться впечатлениями о только что увиденном. Младшие — Беатриса и Рено — забрались к нему на колени, обнимали его, прижимались к нему щекой. Жан-Жак и Валентина положили руки ему на плечи и говорили, пожирая его глазами. На меня никто, кроме министра, не обратил внимания.
Читать дальше