Тибор Фишер - Путешествие на край комнаты

На самом деле это очень печально: осознавать, что твоя доброта не приносит тебе никакой пользы. Можно всю жизнь помогать людям, но за это тебе не воздастся ни разу. Никто не подаст тебе и стакана воды, и облегчения от насморка тоже не будет, даже на пять минут. Может быть, так и должно быть, но ни для кого не секрет, кому проще жить. А именно черствым эгоистам. Не обязательно лучше или счастливее, хотя так чаще всего и бывает, – но значительно проще. Иногда мне кажется, что порядочность – это такая подстава, жестокая шутка, которую со мной сыграли. Или это всего лишь вопрос стиля, типа, какие выбрать обои на стену: цвета магнолии или камбожди.

Смотрю на часы. Одли уже должен прибыть в Чуук. Скоро я к нему присоединюсь.

Микронезия – это очень далеко. Даже если бы я выходила из дома, я бы вряд ли поехала так далеко. Мои друзья, которые много летают, говорят, что после десяти-одиннадцати часов в самолете у тебя происходит смещение сознания: ты принимаешь свою судьбу, и она тебе даже нравится – вплоть до того, что не хочется выходить из самолета.

Посылать Одли в Чуук, вместо того чтобы ехать туда самой, с одной стороны, это полный абсурд. Мне было бы проще поехать самой, только я никуда не поеду. Главное – это решить проблему, а если решение получается чуть «из-под-выподверта», ну, так я не единственный человек на свете, который решает простые проблемы усложненными способами.

Можно ненавидеть себя за то, во что ты превращаешься, можно отчаянно с этим бороться, собрать всю свою силу воли и сопротивляться – и все равно превратиться в то самое, что тебе так ненавистно. Без везения мы – ничто. Я даже думала обратиться за помощью к специалистам, но потом поняла: мир того не стоит. Мир за пределами твоего дома – это сплошное разочарование. И никакой добрый доктор этого не изменит. Никакие разумные доводы тут не помогут. Это уже навсегда.

Если ты побывал за кулисами, театр уже никогда не будет для тебя таким, как раньше. Если ты заметил трещинку на вазе, ваза уже не будет такой, как раньше. Если твой друг поступил непорядочно и ты об этом узнал, ваша дружба уже не будет такой, как раньше. Это не значит, что ты перестанешь ходить в театр, выбросишь вазу или порвешь отношения с другом. Выбор всегда – за тобой.

Появляется Одли.

– Как прошел перелет? – спрашиваю.

– Скука смертная. Слушай, ты не поверишь. Это не аэропорт, это садовый сарай. – Я вижу, что он имеет в виду. Аэропорт в Чууке – это просто большой ангар.

– Спасибо, что отметился. Все нормально работает, да? Езжай в отель, отдохни. А потом уже будем работать.

– Как я, по-твоему, поеду в отель? Тут нет такси, ни одного. Здесь все такие неторопливые… меня даже не обокрали. – И правда, даже праздношатающиеся зеваки и те, кто пришел встретить своих друзей и родных, казалось, уже утомились от одного ожидания и праздношатания.

– Ладно, пойду пройдусь. Может, чего-нибудь и найду. Ничего себе съездил – сгонять за письмом.

– Я знаю. Я очень тебе благодарна.

– Я все понимаю. Любопытство – великая сила. И большой раздражитель. Я тебе не рассказывал про Мартина? Это мой старый приятель. Одно время работал в фирме по изготовлению органов. Ему надо было доставить готовый орган в одну церковь в Ипсвиче. Ипсвич, как ты, может быть знаешь, место тихое, скучное. И вот они подъезжают к церкви, в таком тихом, даже по меркам Ипсвича, зеленом благообразном районе, выходят; чтобы выгрузить орган, и вдруг кто-то бьет Мартина по заднице. Судя по ощущениям – бейсбольной битой. Он оборачивается, но рядом никого нет. А потом он вдруг падает. До него даже не сразу доходит, что кто-то выстрелил ему в задницу – потому что такого ты меньше всего ожидаешь.

Все закончилось хорошо. Стреляли из мелкокалиберного оружия, малоскоростной пулей, потеря крови была небольшая, и Мартина выписали из больницы уже через несколько дней. У него остался шрам, иногда случаются приступы боли, а в остальном – никаких проблем. Но что его больше всего донимает: почему кто-то выстрелил ему в задницу?

Для этого не было никаких причин. Он тогда жил в Ньюкасле, и то, что он едет в Ипсвич, решилось буквально в последний момент, потому что его сменщик неожиданно заболел, так что если бы кто-то специально выслеживал Мартина, он никак не мог знать, что тот будет в Ипсвиче. Тем более что Мартин был из тех редких людей, которые никогда никого не раздражают, и уж тем более до такой степени, чтобы кому-то вдруг захотелось его застрелить.