Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Книга первая. Изгнание

Заботу об иностранных гостях взял на себя генерал Доставалов. Собрав всех в штабе армии, генерал принялся читать лекцию по истории борьбы войск Кутепова в Северной Таврии. Врангель с лекцией не был знаком, но содержание ее представлял: боевые подвиги офицеров в духе «осваговских» писак, массовый героизм солдат, идущих в штыковые атаки за родину, поруганную большевиками, полководческий дар самого Александра Павловича — солдафона и интригана, который не раз предельно четко и примитивно формулировал свою «доктрину»: земельная реформа — для вида, виселицы для страха и через два-три месяца мы в Москве «берем под козырек».

В Мелитополе был дан ужин. Торжественная тишина, блеск погон, оголенные, точно стеариновые плечи дам, дипломатические, ничего не значащие тосты. Настроение у Врангеля оказалось испорченным еще до ужина, и теперь ощущение чего-то раздражающе-неприятного, вызывающего злость и бессилие, все более возрастало.

Настроение было испорчено и весь следующий день, когда гостей на автомобилях повезли на станцию Кронсфельд, где они осмотрели оттянутую в резерв Корниловскую дивизию, лучшую, пожалуй, часть белой армии.

...От края до края огромной утрамбованной площади выстроились войска. Красно-черные корниловцы выглядели впечатляюще. В центре каре — иконы в киоте, аналой, окруженный духовенством в блестящих на солнце, словно залитых золотом и серебром, ризах. Успокаивающе-умиротворенно звучало церковное пение.

После молебна Врангель вручил Корниловское знамя первому батальону имени генерала Корнилова полка. Дивизия отлично прошла церемониальным маршем. Настроение главнокомандующего выровнялось. На обеде в честь союзных гостей он заговорил с характерной для него самоуверенностью и напором:

— Я подымаю бокал за присутствующих здесь дорогих гостей — представителей военных миссий и печати дружественных нам держав Европы, Америки и Японии. Но прежде всего я горячо приветствую представителей нашей старой и испытанной союзницы — Франции. — Врангель, нарочито гиперболизируя, патетически играя голосом, стал перечислять все то, что сделано Францией для поддержки белого движения в России в политическом, экономическом и военном отношении, о великом значении дружбы, рожденной на полях сражений, дающей крылья орлам его армий, грудью обороняющих западную цивилизацию от большевистских варваров. Этим и заключил он свою речь: — При нашем поражении, господа, никакая сила не в состоянии будет сдержать волну красного интернационализма, который зловещим пожаром зажжет Европу и, может быть, докатится и до Нового Света.

Речь имела успех и была напечатана всеми газетами. Ночью изрядно уставших гостей усадили наконец в поезд и в сопровождении прибывшего специально к вчерашнему обеду Кривошеина отправили в Севастополь. Врангель с Шатиловым, задержавшись на станции Юшунь в частях и штабах 2-го корпуса, возвратились в Севастополь лишь к вечеру...

«Дала ли что-нибудь та поездка? — размышлял сейчас Врангель. — Принесет ли она конкретные результаты? Превратятся ли слова, речи, тосты — в пушки, танки, самолеты? В валюту, черт их побери?! Уж, конечно, не в солдат! Солдатиков, даже черномазых, они нам не дадут. Лишь броненосцы для защиты своих транспортов — на большее рассчитывать не приходится. Надо торговать. Не воевать, а торговать — в первую очередь. Продавать все, что можно, что купят. Деньги нужны на армию. Все для армии, для ее укрепления, для сохранения, в конце концов…»

Врангель вызвал порученца и приказал срочно найти генерала Шатилова. В доверительных беседах с начальником штаба всегда рождались перспективные идеи. Павел Николаевич умел, как никто, успокаивать Врангеля, внушать ему веру в свои силы.

...«Павлуша» Шатилов происходил из сугубо военной семьи. Была и ему уготована военная дорога, по которой он и зашагал ни шатко ни валко, достигнув определенного возраста. И дед, и дядья его тоже были в чинах, имели отличия, числились в боевых друзьях высокопоставленных генералов. Павлуша начал с пажеского корпуса, был произведен в камер-пажи и представлен императрице в Большом Царскосельском дворце. От тех времен остались в памяти придворные кареты, в которых их везли из Петербурга, каска с белым султаном, мундир с обильно расшитой золотыми галунами грудью, рукавами и фалдами, лосиные брюки в обтяжку, стесняющие каждое движение, и высокие ботфорты со шпорами. Государь подходил к каждому и вяло говорил что-то, глядя в сторону и теребя аксельбант. Следом шла импёратрица, давала холодную синеватую руку для beisemein [9] Поцелуй (нем.). ... Да, помнится еще один стыдный случай, ставший отличным упражнением для придворных остряков: на одном крещенском выходе Павлуша ухитрился поскользнуться, наступил на платье государыни и порвал трен. Это, к сожалению, было фактом. И сразу превратилось в целую серию анекдотов, которые сопровождали Шатилова всю его жизнь.