Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Книга первая. Изгнание

Идея Врангелю понравилась. И герой сразу же нашелся, им оказался поручик Любич-Ярмолович, которого довольно долго, впрочем, не могли отыскать. А пока его искали, сослуживцы и начальники, соревнуясь в красноречии, рассказывали главнокомандующему, как поручик Любич на своем танке первым прорвал проволочные заграждения красных, увлек за собой остальные машины и лично захватил не то орудие, не то пулемет. Подвиг для первого кавалера нового ордена, если судить строго, был не очень ярким и впечатляющим, однако героического поручика уже искали, машина закрутилась, и Врангель не хотел ее останавливать. К тому же он торопился в Севастополь, где его ждали государственные обязанности, большая политика, неотложные дела в Ставке, а тут бездарная трата времени, пока отыщут какого-то Любича-Ярмоловича, серба, молдаванина или малоросса — бог знает кого! Гораздо патриотичнее было бы, если б первый кавалер нового ордена носил фамилию Иванов или Марков. Безобразие! Начальники — ни к чертовой матери! Не суметь найти ни одного подлинно русского героя во время наступления! Врангель хотел уже отменить процедуру награждения и уехать, но в этот момент явился злополучный поручик. Не столько явился, сколько был представлен, приведен двумя офицерами, которые цепко держали его под руки.

Поручик Любич, коренастый, почти квадратный, с пухлым, безволосым бабьим лицом, оказался мертвецки пьяным. Он не стоял на ногах и смотрел на главнокомандующего с трудом из-под полуприкрытых век, закинув голову назад. Казалось поэтому — высокомерно.

Делая вид, что не замечает позорности происходящего, Врангель принял единственно правильное решение — сделал знак, чтобы Любича подвели. Он и сам шагнул навстречу и, брезгливо морщась, но заставляя себя не отворачивать лица, потому что от поручика невозможно несло диким сивушным перегаром — точно Любич керосин пил, — нагнувшись, стал цеплять на шарообразную и гулкую, как пустая бочка, грудь злополучный орден. Толстое сукно мундира не протыкалось. Поручик качался с закрытыми глазами. Державшие его слева и справа офицеры, страстно желая помочь главнокомандующему, лишь мешали ему. Из ноздрей и из ушей Любича густо лезли черные волосы. Врангелю хотелось что есть силы въехать кулаком в эту собачью физиономию, сбить с ног, растоптать, уничтожить, всадить в поросячье рыло семь пуль из нагана. У него дрожали от нетерпения руки, на лбу выступила испарина. Но тут лицо поручика вдруг прозрело — открылся сначала один фиолетовый глаз, затем другой в черном полукружье здорового синяка. Врангелю показалось, поручик хмыкнул и подмигнул ему.

Командующий косо прицепил наконец орден и выпрямился. Раздались аплодисменты, запоздало бухнул марш неизвестно как и когда оказавшийся здесь полковой оркестр. Врангель застыл, почтительно вытянулся. Замерла по стойке «смирно» свита. Капельмейстер из мобилизованных, которому впервые выпала честь продемонстрировать свое мастерство перед главнокомандующим, старался изо всех сил и никак не мог остановиться. Наконец оркестр умолк и в наступившей на миг тишине особенно громко прозвучал безжалостный, хриплый от гнева голос Врангеля:

— Приказываю: поручика Любича-Ярмоловича немедля арестовать на десять суток. А коли подобное повторится, предать военно-полевому суду и разжаловать в рядовые. Чтоб другим неповадно было! Прошу вас проследить, Александр Павлович. Безобразие! В присутствии главнокомандующего...

Генерал Кутепов вытянулся и взял под козырек.

По возвращении в Севастополь Врангель, несмотря на довольно поздний час, приказал отвезти себя в Большой дворец. Ничего особо срочного он не предвидел. Просто демонстрировал перед подчиненными работоспособность и преданность делу.

В приемной его поджидал полковник фон Перлоф. Врангель, проходя и здороваясь с небольшой группой узнавших о его приезде и дожидавшихся его офицеров и гражданских лиц, улыбаясь, милостиво кивнул ему и пропустил в кабинет первым.

— Имеете сообщить о Кривошеине? — спросил он.

Фон Перлоф склонил надвое рассеченную пробором голову. Достал из папки два листа бумаги, склонясь, положил на стол перед главнокомандующим:

— Письма. Кривошеин — Палеологу, Палеолог — Кривошеину. Перлюстрированы.

— Браво, полковник! — Врангель сделал вид, будто аплодирует. — Посмотрим, что сообщает наш друг. И друг ли он нам? — Врангель склонился над бумагами, сказал устало, чуть капризно: — Ужасный почерк. Вы уж сами, пожалуйста, полковник. Самое основное, прошу вас. Устал на позициях.