Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Книга первая. Изгнание

За обедом почти не говорили, хотя стол накрыли им в кабинете, посторонних не было, никто их не беспокоил. Доставалов вообще отличался крайней замкнутостью, звезд с неба не хватал, зато славился пунктуальной исполнительностью и умением точно и быстро оценивать стратегическую обстановку. Он понимал Кутепова с полуслова. Они отлично сработались и ладили. Доставалов никогда не разговаривал со своим командующим на «свободные темы» или по личным вопросам, Кутепову оставалось порой лишь догадываться и об образе мыслей генерал-майора Генерального штаба Доставалова. Впрочем, Кутепова это не заботило. Больше заботил его генерал Слащев, интересовало, какой поворот сделает, какое коленце выкинет.

Кутепов прервал затянувшееся Молчание и спросил глуховато, безразлично:

— А есть ли у нас новенькое о Слащеве, господин генерал? Если ли сообщения от ваших подчиненных?

— Так точно, Александр Павлович. Сегодня поутру получено. — Начало разговора Доставалову не нравилось. Он хмурился, слова произносил медленно, врастяжку. — Генерал Слащев позволил себе публично высказаться... э-ээ... по вашему поводу. — Генерал потянулся к соседнему столу за пресс-бюваром, достал из него лежавший сверху листок, протянул Кутепову.

— Нет уж, увольте. Вы сами, дорогой мой. — Тот протестующе выставил вперед руки: — Вами получено, вам и читать.

— Извольте, ваше превосходительство. — Доставалов помрачнел еще более, достал пенсне, дунул и не спеша протер его и принялся читать неожиданно повеселевшим почему-то голосом: — «Во время разговоров в среде офицеров штаба, в штабном же поезде, при разборе новороссийской операции генерал С. позволил следующим образом характеризовать К.: «Мог бы недурно командовать ротой, но не больше. Типичный представитель строевого офицера в скверном смысле этого слова, великолепно замечающий, если не застегнута пуговица или перевернут ремень, умеющий равнять и муштровать части, но совершенно не понимающий...» — Доставалов замялся.

— Продолжайте, — строго сказал Кутепов.

— «...в области командования войсками, их стратегического и тактического использования. Все это дополняется крайним честолюбием, эгоизмом, бессмысленной жестокостью в отношении подчиненных, способностью к интригам...»

— Скот, — глухо проговорил Кутепов. — Дайте мне это донесение. На память, ваше превосходительство. Я сохраню это, можете не сомневаться. Подумаешь, герой Таврический! Пока он в Крыму отсиживался, я Орел брал! Дерьмо! — Кутепов шумно вдохнул воздух и, сразу успокаиваясь, закончил: — В восемнадцать мы выезжаем: я, вы, полковник Белопольский, взвод конвойцев. Озаботьтесь, пожалуйста, обо всем, господин генерал!..

В общей зале собрания в послеобеденный час пусто, и только в дальнем от закусочного стола углу, где дремал артельщик, за двумя сдвинутыми столиками тихо разговаривала группа офицеров. Человек пять. Почти у каждого на георгиевской ленте орден в виде тернового венца с мечом — знак корниловского «первопоходника», участника «ледяного похода», которым добровольцы гордились больше, чем иным царским орденом. После сытого обеда и скромной выпивки офицеры благодушествовали. Расходиться по делам никому не хотелось. Давно начавшийся разговор все кружился на месте — вспоминали милые сердцу каждого недавние, но кажущиеся очень далекими и канувшими в Лету времена.

Через раскрытые для проветривания большие стрельчатые окна врывался в залу густой и теплый тревожный летний воздух, настоянный на травах и цветах. Улица казалась безлюдной, — симферопольцы не любили появляться перед офицерским собранием, предпочитая без крайней нужды обходить его стороной...

— А я, господа, нашу «экономку» [4] I Так называли в Петербурге большой военный универсальный магазин Гвардейского экономического общества. помню! — воскликнул вдруг молчавший до того капитан Дубяго, молодой, рано располневший, с бабьим рыхлым лицом и глубоко спрятанными подо лбом хитрыми медвежьими глазами. — Там все по форме было: продукты, парфюмерия, писчебумажный отдел, и дешевле, чем в других офицерских магазинах. И обшивали там нашего брата отлично.

— Да уж, «экономка»! — сняв пенсне и презрительно сощурившись, сказал ротмистр Издетский, поджарый, неопределенного возраста человек коротко подстриженными седыми волосами. — Я другое помню: «корибуты» с малиновым звоном, каракулевые драгунки, белые перчатки, мундир от Каплана — хорошо жид осиную талию делал, — сапоги... э... от Гозе, шинель улицу метет — «пистолет-мужчина», как говорилось.