Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Крушение. Книга вторая.

— ...Кликни клич, вождь, и мы поднимемся и пойдем за тобой свершить великое дело освобождения народа от большевиков! — витийствовал моложавый, рано поседевший господин с суровым лицом. — Мы, мыслящие элементы общества, станем национальным центром, в котором так нуждаются армия и народ. Мы никогда не предадим своего вождя. Мы едины сегодня, как никогда.

— ...Каждый из нас понимает, — вторил ему готовым вот-вот сорваться баритоном аскетического вида человек, зябко кутающийся в то. что когда-то называлось шинелью. — Каждый, слава богу, понял, что голгофа, увы, не там, где правят большевики, но тут, в Европе, в цивилизованных странах, где мы, патриоты, увы, мечтали найти отдых от пережитых ужасов, собраться с силами для борьбы, дождаться сигнала к новому походу. Увы, господа, увы!.. Остается надеяться на приезд вождя: генерал Врангель сумеет обратить к нам симпатии европейца. Без главнокомандующего мы, увы, толпа, стадо...

Спокойный разговор между тем принял иное направление. Занятый невеселыми мыслями, профессор не понял, не услышал, с чего началась ссора и кто стал ее причиной.

— Вот вернемся в Россию! — озлобленно кричал один, часто кашляя. — Я... покажу вам! Я... Я…

— Вы — лгун! Лгун! — наскакивал на него сосед. — А у меня в Орловской губернии поместье. Я вас и дворецким к себе не возьму!

— Я! Я! — бил себя в грудь и кашлял еще чаще первый. — У меня!.. Дядя!.. Сенатор! Да-с!

— Сенатор? Ха-а! Вашего сенатора я и в прихожую не пущу.

— Вы! Лучше, к ха-кха!.. За своей Викторией Павловной последите!

— Я не стану и отвечать на оскорбления! — взвизгнула миловидная дамочка с нарумяненным кукольным лицом. — Это сделает муж...

— Как? — притворно удивился кашляющий. — И этот... этот... кха! Тоже ваш муж? Ну, знаете, мадам, — разводит он руками.

Внезапно весь лагерь приходит в движение. То тут, то там раздаются крики: «Наших бьют!», «Наших!», «Спа-сай-те!», «Круши!», «Бей!». Мимо Шабеко проносятся орущие, обезумевшие люди, вооруженные чем попало: камнем, железкой, доской.

— Что? Что случилось? — пытается узнать у одного, у другого профессор, но никто не останавливается.

Лагерь почти опустел. И только заплаканная пухленькая дамочка оказывается рядом.

— За что? — продолжает всхлипывать она. — По какому праву он оскорбил меня? Разве я давала основания?..

— Но, мадам, — Шабеко не выносил женских слез. — Успокойтесь же... Не стоит, право. Куда все побежали?

— Какое мне дело... Наверное, опять эти местные дикари. Оскорбили кого-нибудь из наших, напали.

Профессор замечает молодого человека в голубой шинели и направляется к нему за разъяснениями. Тот оказывается более информированным и объясняет с охотой:

— Понимаете, все местные — красные. Они — большевики, а нас ненавидят. Дерзят, хамят на каждом шагу, оскорбляют. Бывает, нападают. Наши — горячие головы — естественно, протестуют. Нельзя же позволить всяким сербам или туркам садиться тебе на голову. Возникают драки. Бывают и весьма кровопролитные. Здесь же полно боевых офицеров, георгиевских кавалеров. Они не привыкли спускать оскорбления. Вот и возникают бои.

— Но что же случилось сегодня? — профессора начинала забавлять эта святая наивность.

— Ну, один ротмистр — неважно, ибо называются разные фамилии — пришел в кафану выпить пол «деци» ракии. И встретил своего однополчанина. Тот заказал еще пол «деци», а хозяин отказался подавать, представляете? У того, мол, долг. Наш ротмистр, он «Георгия» имеет, между прочим, пригрозил «почистить зубы» хозяину. Я сомневаюсь, что ротмистр так вот сразу и ударил его. Но тот заорал, точно резаный. И тогда все, кто был в кафане, бросились на двух наших. Приятелю ротмистра будто бы пробили голову. Хорошо, кто-то из них сумел вырваться и позвал на помощь. Вот все и побежали...

Молодого человека звали в лагере Володечка. Виталию Николаевичу казалось — с любовью и доброй усмешкой, как издавна всегда относились на Руси к чудакам, к слегка «тронутым». Володя производил впечатление бесхитростного, совершенно не понимающего, что происходит вокруг, человека. Да и что можно было требовать от зеленого юноши, не успевшего даже закончить гимназию! Еще одна искалеченная судьба.

Шабеко и его юный знакомый пообедали в ресторанчике на площади. Стало смеркаться. Профессор подумал было о дешевой гостинице (незапланированный обед нанес ощутимый урон тощему кошельку Шабеко), но Володя принялся уговаривать вернуться в лагерь: в боксе, где он живет, сегодня пустая койка — сосед, пострадавший в драке, отвезен в больницу. Зачем тратить динары?.. Профессор согласился переночевать в лагере. Он допоздна бродил по его территории. Беженцы, притащившие откуда-то доски и щепу (явно ворованные), жгли костры, варили похлебку. Позднее пришла группа очень усталых мужчин, человек около тридцати; вероятно, вернулась артель с дорожных работ. Эти разительно отличались от массы: молчаливым единением, уверенностью в себе и даже какой-то внутренней силой. Они держались особняком. Тоже принеся с собой топливо, разожгли костер, быстро и по-прежнему молчаливо поужинали и, широко разбросав угли, тут же улеглись...