Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Соль чужбины. Книга третья

— Это тоже генерал? Напомни, пожалуйста. Я так быстро забываю нашу историю. Просто ужас! Последствия петроградского голода.

— Полковник, maman, полковник. Но, утверждают, никогда им не был. Звание присвоил. У нас на Севере это часто случалось. Называл себя, когда надо, атаманом крестьянских и партизанских отрядов, но при этом командовал многими весьма достойными офицерами.,

— Вы, вероятности его видели, papa? — с наивной живостью поинтересовалась Елена.

— Как тебя сейчас, моя милая, — парировал Врангель . — Впрочем, к общению не стремился. Садист и вешатель. Одутловат, лицо дегенерата, сильно суживающееся книзу, короткие усы над оттопыренной нижней губой. Ходил всегда в каракулевой кубанке набекрень. Посмотришь, не зная, — кажется, что гимназист-переросток... Впрочем, деньги любил не меньше, чем Юденич, и получал их, пока шла война, всеми возможными и невозможными способами. Даже печатал фальшивые керенки. Но боевые действия закончились, армия перестала существовать, а у Юденича осели значительные суммы. Вот он и послал через поручика Покатило требование, чтоб «кирпич» сдался ему под гарантию неприкосновенности до передачи отчетов обо всех денежных суммах, находящихся у бывшего командующего. Прочитав ультиматум, Юденич схватился за револьвер и закричал: «Пусть он только появится, я буду стрелять!»

— Становится совсем интересно, — подбодрила сына Мария Дмитриевна. — Продолжайте же, прошу.

— Когда генерал Глазенап вышел в коридор, он увидел Булак-Балаховича и человек пятнадцать его офицеров. Он сказал: «Я — командую армией. По какому праву вы вмешиваетесь в дела командования?» — «Я с трудом сдерживаю негодование офицеров и солдат, брошенных на произвол судьбы и ныне окруживших гостиницу». — «Вы угрожаете, полковник?» — «Никак нет! Я ставлю вас в известность. Мне не хотелось бы эксцессов, но сие от меня уже не зависит». — «А я прошу вас и ваших людей сохранять спокойствие…» Тут появился французский полковник Хурстель. Балахович согласился ждать результатов совещания ликвидационной комиссии и ушел, уведя своих башибузуков... После долгих уговоров Юденич согласился передать комиссии двести пятьдесят тысяч фунтов.

— Ого! — непроизвольно вырвалось у баронессы. — Неплохо! Совсем неплохо.

— А вы представляете, maman, сколько оставалось? Двести пятьдесят тысяч для Юденича оказалось сущей безделицей.

— И далее?

— Прежде всего это не устраивало Балаховича. Прихватив с собой трех нижних чинов эстонской полиции для соблюдения видимой законности, он ворвался в номер и арестовал нашего бравого командующего, опечатав столы, шкафы. Он сопроводил уважаемого Николая Николаевича на вокзал, усадил в поезд и повез его к Юрьеву. На рассвете генерал Краснов разбудил Глазенапа и сообщил ему эту веселенькую новость. Они кинулись за помощью к англичанам и французам. Те предъявили ультиматум правительству Эстонии: если Юденич не будет немедленно освобожден, а Балахович наказан, то представители Антанты тут же покидают Ревель.

— Это благородно! — воскликнула баронесса.

— Да, союзники всегда проявляли свое благородство... Если им это ничего не стоило, — остудил ее пыл Врангель.

— Чем же кончилась эта оперетка? Продолжайте, Петр, прошу вас.

— Эстонские власти приказали остановить поезд, вернуть Юденича и арестовать захватчика. В том же поезде все вернулись в Ревель. Балаховича освободили по непонятным причинам. Никакого наказания он не понес.

— Чего же он добивался, этот Балахович? Я не понимаю, — удивилась Елена, и опять ее купольные глаза стали круглыми, как у совы. — Объяснитесь же, papa!

— По-видимому, Балахович сначала решил взять с Юденича крупный выкуп, а потом продать Юденича большевикам.

— Какой негодяй! Типичная для наших лет история, дорогая Елена. — Баронесса встала. — Спасибо, вы так развлекли нас, Петр.

— Простите мое любопытство, умоляю, ваше высокопревосходительство, — не сдержал себя дотоле молчавший Котляревский. — Но что же генерал Юденич?

— Насколько помню, газета «Нью-Йорк таймс» сообщала тогда. Вскоре, во всяком случае. Генерал Юденич на автомобиле с английским флагом бежал из Эстонии и ушел из армии... Забрав свое состояние, оцениваемое в сто миллионов марок.

— Бедняга, — подытожила баронесса. — Все свободны. Жду вас к ужину.

«Не сдержался, — подумал Врангель. — Похоже, насплетничал...»

Врангель, свободный теперь от утомительной, однообразной работы, значительно удлинил свои утренние прогулки. По улице Vanderkindere он выходил на шоссе Ватерлоо, поворачивая еще налево и по улице Теодора Верхагена направлялся до Южного вокзала. Или от шоссе Ватерлоо круто поворачивал на север, к бульвару Ватерлоо, и по нему — к старому центру города — доходил до дворца Эгмонта. Однажды он решил добраться и до поля Ватерлоо. Омнибус проделывал эти два десятка километров за двадцать минут. Остановка (он ведь шел мимо!) находилась поблизости, на углу бульвара Миди и улицы Русской (не знаменательно ли это?). Затем бульвар Ватерлоо переходил в шоссе того же названия. Лес Камбр оставался слева. Начиналась холмистая равнина — омнибус останавливался, впускал и выпускал пассажиров, пока не доезжал до конического огромного холма, видного издалека. На его вершине красовалась гигантская чугунная фигура Льва Ватерлоо, грозно глядящего в сторону Франции. С холма было видно огромное поле и многочисленные памятники над могилами погибших в битве.