Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Расплата. Книга четвертая

Однако с недавних пор Андрей стал обращать внимание на русские журналы, попадавшиеся в киосках. «Евразия», «Версты» — читать их не было охоты, но, полистав, он отмечал для себя с удивлением, что в России продолжается нормальная жизнь и что она многим эмигрантам интересна. Да, таких все больше. «Евразийцы» — целое движение получило в истории русской эмиграции такое название. Состав его был весьма пестрый. Большинство — люди пожилые, интеллигентные. Профессора, философы, экономисты. Много бывших офицеров. Общество регулярно проводило собрания, на которых оповещенные заранее члены делали доклады на исторические темы, касались событий революции и гражданской войны, но главным был интерес к текущему моменту. Жизнь Советской России — не только эмиграции, как это ни коробило некоторых. Это сочетание — Советская Россия — было в центре внимания евразийцев. Евразийцы считали, что время сглаживает резкую границу между русскими, покинувшими родную землю, и темя, кто остался в России. Советское общество весьма активно эволюционирует. И сама власть, ее существо, и классы общества: рабочие, строящие индустрию; крестьяне, которых с помощью ГПУ, правда, загоняют в колхозы для создания крупных хозяйств; и наша многомудрая интеллигенция, цвет нации, которая видит свою миссию в служения народу. Изменения советского строя не прошли и мимо офицерского корпуса Красной Армии. Как и встарь, он становится цветом государства и нации. Офицеры проходят профессиональное обучение, как было в кадетских корпусах, юнкерских училищах и академиях. Но такие заведения есть не только в России, офицеров готовят эмигрантские организации. И в далеком будущем, судя по логике развития исторических процессов, считают идеологи евразийства, им предстоит слиться. Без сомнения, наступит день, когда власть в руки возьмут в России советы, но без коммунистов. Это первый шаг на пути мирного восстановления прежней России. Она уже теперь ждет своих блудных сынов, эмигрантов, протягивает им руки и призывает вернуться, чтобы сообща, забыв прошлое, отдать все силы делу возрождения России и превращения ее, как и прежде, в могучую державу. Многие сомневались: какие гарантии даст общество евразийцев тем, кто захочет вернуться. Не шлепнут ли сразу после возвращения каждого, кто побывал в эмиграция? Такие соображения раскалывали движение евразийцев, затрудняли их работу. Но начало было положено: возвращение домой для многих становилось реальностью. Однако большого доверия к евразийской печати у эмигрантов не было. Считалось, что их издания выпускаются на деньги Советов, поэтому в их объективность верилось плохо. Независимые эмигрантские издания открыли по «Евразии» и «Верстам» шквальный огонь. Милюков, князь Святополк-Мирский, другие евразийцы-«патриоты» широкой поддержки среди эмигрантов не находили... Но многих они заставляли задуматься над своей судьбой. Среди них был и Андрей. Мысли о возвращении он гнал от себя, как нелепые. Но не выходила из головы встреча с ровсовцами. Не была же она случайной в самом деле?

Потом этот мрачный полковник, первый севший в его машину, несколько раз чудился ему на улице. С облегчением убеждался, что ошибается, что это только случайное сходство.

Никто за ним не следит, не преследует его. Однако тревога оставалась. Долгие гады одиночества родили и укрепили в нем бесстрашие. Потому что всегда и везде он привык отвечать только за себя. Ему и не представлялось, как бы он повел себя, если от его безопасности зависела чья-то жизнь. Теперь будущее беспокоило его серьезно: на пороге женитьбы, соединения двух жизней в одну, накануне дня, который должен сделать его счастливым. А беда пришла совсем иначе...

Это было в разгар дня, при ярком солнце. Андрей поднял на Монпарнас пассажира — немца, желавшего осмотреть церковь Сакре-Кёр, порадовался щедрым чаевым, и, увидев, что клиентов не предвидится, стал спускаться узкой улочкой, петляющей мимо одноэтажных, зарастающих вьюнком домиков с малюсенькими цветниками и клумбами. За последним поворотом крутой спуск переходил в довольно широкую улицу, на углу которой два художника — молодая женщина и седой косматый старик в черной шляпе — выставляли картины на продажу. Рядом, — как успел еще заметить Белопольский, — лоточница торговала цветами в ведрах под ярко-красным большим зонтом. В следующую секунду он — подсознательно уже — отметил огромную тень, стремительно возникшую близко справа.