Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Расплата. Книга четвертая

Несколько лет назад, когда эмигрантские страсти несколько поутихли, Ирина решила отправиться в Константинополь. Неизвестность была хуже всего. Она надеялась найти хоть какие-то следы родных людей. Оставила девочек на попечении русской женщины, которую нанял Сигодуйский для оказания помощи в аптеке. Она совершенно не представляла, как и с чего начнет поиск в чужом огромном городе. И денег у нее было мало — на неделю скромного житья. Два дня непрерывных блужданий по улицам убедили ее в бесполезности поездки. Она с трудом находила какие-то русские штабы и военные учреждения. Они производили грустное впечатление: армия была рассеяна по Балканам, остатки ее продолжали «галлиполийское сидение». Никто ничего не знал. Учета погибших и умерших не было. Найти человека в этом разворошенном муравейнике было невозможно. Напрасно провела она целый день во дворе бывшего посольства России, где, как оказалось, еженедельно по пятницам собираются русские изгнанники. Несмотря ни на что, они верят в спасение своих родных и продолжают, вопреки всякой логике, искать их. В разговорах, вопросах, долгих беседах время шло незаметно, и много раз казалось, что именно о дорогих ей людях вспоминают ее случайные собеседники. Однако ниточка обрывалась, едва она начинала сличать детали, имена и даты. Так ни с чем и пришлось уехать.

— Ну, а дальнейшее вы знаете, — завершила однажды свой рассказ Ирина. — Я поняла, что нет их на свете, моей дорогой свекрови и ее мужа... Если бы мы встретились раньше...

Она не закончила фразу. И Андрею почудился в этом сожалении какой-то дополнительный, радостный для него смысл.

— Тогда? Что было бы тогда?

— Тогда я смогла бы на камне, который вы увидели здесь на кладбище, поставить даты... Не хотела делать это раньше, надеялась, что они живы все-таки...

Ирина скомкала ответ, но смотрела на него таким ласковым и нежным взглядом, что Андрей был уверен — она хотела сказать гораздо больше того, что сказала.

Они продолжали часто встречаться и подолгу бродили по Парижу, наслаждаясь обществом друг друга и прекрасным городом, который, казалось, нарочно распахивал перед ними свои набережные, площади, улочки предместий.

Давно уже не следил Андрей за сменами времен года — дождь, солнце, ветер воспринимались им лишь как помехи или помощь в работе, не более того. Но эта весна!.. Какой необыкновенной оказалась она! Как жадно следил за всеми ее приметами Андрей.

Вначале несколько затянувшаяся, скупая на солнце и тепло, с перепадавшими нудными дождями, весна, окончательно прорвав все и всяческие заслоны, обрушилась на город. Стойко затопила его солнцем, перекрасила небо, нагрела асфальт и стены домов. На деревьях быстро набухали почки и кое-где они уже взрывались зелено-фисташковыми яркими огоньками. В середине дня в Париже становилось совсем тепло. Всеми цветами радуги переливалась праздная толпа, с наслаждением заполнявшая под вечер Елисейские поля. Старики читали свои газеты, предпочитая скрываться в тени. Ребятишки заполняли скверы с красными и желтыми тюльпанами, носились по аллеям вокруг клумб и фонтанов. На ухоженных газонах дружно вылезала к солнцу и свету молодая ярко-изумрудная трава. Париж радовал глаз многоцветьем и яркостью тонов. Он приобретал красочность и перспективную глубину. Природа просыпалась, менялась и будто молодела. И то, что происходило в ней, оказалось созвучным с новым состоянием, охватившим в эти дни Белопольского. Он видел и впервые ощущал свою слитность, торжественность с природой, и это казалось ему символичным. Он с радостью отдавался целиком новому, неизведанному еще чувству, связывая его конечно же с Ириной, сделавшей его иным, легким и счастливым.

...Обычно они встречались утрами, ближе к полудню, никогда не определяя заранее куда направятся. Все им казалось интересным. Белопольский был в Париже с дедом и сестрой в детском возрасте, Ирина — никогда. Поэтому и восприятие виденного было у них одинаково острым, одинаково радостным, благодаря бурно развивающейся весне, общему душевному подъему, тому неколебимо приближающемуся дню, который должен был сделать их совсем родными — мужем и женой.

Больше всего они любили набережные Сены. Здесь, уже изрядно устав, можно было присесть и отдохнуть в любом месте. Последить за жизнью реки — буксирами, храбро тянущими против течения караваны барж; пароходиками со стеклянными крышами, перевозящими туристов и зевак, которым некуда было девать время; понаблюдать за рыболовами, которые, замерев, следили за поплавками. Иногда Андрей и Ирина проходили мимо небольших компаний, попивающих винцо — к лота ров, занятых своими беседами и спорами.