Опять выплыла эта дальняя Бизерта. Вот и Аристархов ее не миновал. Удивительно, как эти несчастливые русские эмигранты разбредались по миру. Многие весь свой век провели в каком-нибудь глухом углу, в тихом имении под Чухломой или Тверью, — а теперь вот, как борзые, несутся по свету, кто в Африку, кто еще дальше, в какую-нибудь экзотическую Боливию. Потеряв родину, в конце концов все равно, где найти пристанище!..
И опять подолгу слушал Андрей Ирину, наслаждаясь ее беседой, тем, как говорит она, то улыбаясь, то хмурясь, как морщит лоб, припоминая какие-то названия или имена, даже тем, как пальцами смахивает с ресниц иногда набегающие слезы... А виной всему опять оказался Сиг-Сигодуйский. Какими правдами и неправдами удалось ему втащить ее на какую-то утлую посудину — не то шаланду, не то баржу, одному богу известно.
Вероятно, все тот же спирт помог делу. Сигодуйский, до последней минуты вместе с несколькими помощниками охранявший склад медикаментов, понял, что бросать его просто глупо, да и отвечал он за него головой, и сумел в последние минуты большую часть лекарств и спирта втащить на судно...
Когда осторожный капитан «Святителя» — так назывался их ковчег — решил не причаливать в Константинополе (боялся таможенников, вероятно), пассажирам ничего другого не оставалось, как подчиниться его решению. А высадить их он решил в Бизерте.
Ирина, разумеется, ничего не знала об этом маленьком портовом городишке на африканском побережье. Потом о Бизерте узнали все русские моряки. Это была французская военно-морская база. Сюда, в бухту-озеро, соединенное с морем естественным глубоководным каналом, приходили заканчивать свой трудный строевой век боевые корабли Черноморской эскадры, уведенные из Севастополя по приказу Врангеля и командующего Черноморским флотом адмирала Кедрова. В ноябре 1920 года пересекли они штормовое море курсом на Константинополь. Французы под давлением англичан русскую эскадру не приняли. Отказали в снабжении водой, продовольствием и углем. Однако разрешили проход в Средиземное море и швартовку в Бизерте. У них был разработан тайный план захвата русских кораблей — в счет затрат на белую армию, которую они обязались кормить на чужбине.
Русская эскадра представляла собой печальное зрелище!
Тридцать три боевых корабля доставили около шести тысяч человек, при виде которых французские колонисты, как писали местные газеты, не испытывали абсолютно никакого энтузиазма и, более того, советовали не оказывать своим вчерашним союзникам никакой помощи. Пять лет беженцы жили на кораблях, где были организованы детские школы, открыты церковь и лазарет. В 1924 году по команде адмирала: «На флаг становясь!» — был спущен андреевский флаг, эскадра расформирована. Часть кораблей пошла на лом. Башенные орудия, частично замурованные в бетон, служили кнехтами. Повсюду валялись ржавые якоря, мятое железо, лом... Заржавевшие мамонты, недавно еще грозные, бронированные боевые слоны, превратившисся в мирные, никому не нужные, еле державшиеся на плаву старые калоши, похожие на умерших давно китов или бегемотов. Проржавевшие, с облупившейся краской, шлюпками и верхними палубами, порубленными на дрова, навсегда застывшие, заклиненные и лишь кое-где уцелевшие орудийные башни. И — бельевые веревки, на которых вечно сушилось мужское белье. Стайки беззаботных ребятишек безбоязненно сделали корабли домами для своих игр в войну. Других игр они просто не знали. Все было в Бизерте, как во всех русских эмигрантских поселениях, — и в Болгарии, и в Турции, и в Югославии — всюду одно и то же. Нищенская жизнь без будущего...
И Ирина с детьми должна была испытать все тяготы и лишения, если бы не самоотверженность и помощь Сиг-Сигодуйского.
Терзаясь, укоряя себя за воровство (как иначе можно было назвать эти действия?), из остатков военного аптечного склада он открыл маленькую аптечку, где дела пошли совсем неплохо.
«Никогда не решился бы на это, если б не Ирина и девочки», — говорил он. Может быть, оправдание в этом для себя находил...
Во всяком случае жизнь удалось кое-как наладить. Отеческая забота Сигодуйского спасла Ирину от всех тягот. Он снял квартиру, сам устроился неподалеку в небольшой каморке. Все, что зарабатывал, отдавал Ирине и девочкам. Может быть, это была последняя любовь маленького человека. Ирина предпочитала считать, что у Сигодуйского были отеческие чувства. Сначала она все ждала известий от Кульчицких, для чего писала во всякие комитеты и общества, верила в их благополучный отъезд на Балканы, имея в виду дальновидный, практический ум генерала и житейскую опытность Марии Федоровны. Воспоминания о кошмарах, пережитых во время бегства из Крыма, отдалялись и тускнели.
Читать дальше