Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Расплата. Книга четвертая

Парижские газеты оживленно обсуждали слишком суровый приговор, по-разному объясняя его. Прежде всего все ссылались (как и подобает органам различных политических партий) на ряд важных государственных соображений, из которых на первое место все ставили перелом в общественном мнении и веру во франко-советский пакт; во-вторых, заметно ухудшается отношение к иностранцам вообще (французам надоели заговоры, сведение эмигрантских счетов и политические преступления на их земле); и наконец, факт, что все присяжные по воле случая оказались людьми крайне правых взглядов.

К адвокатам ни у кого не могло быть никаких претензий. Филоненко, казалось, сделал все, чтобы облегчить участь своей подзащитной. Что касается Стрельникова, то сам факт его появления на процессе представлялся многим несколько загадочном. Лишь перед процессом Плевицкая внезапно заявила, что хочет иметь второго адвоката и им будет не кто иной как Стрельников. Адвокат, по общему признанию, не понравился ни публике, ни присяжным. Он не столько защищал подсудимую, сколько выгораживал французскую полицию, запутывал «Гаврский след» и старался всячески опорочить военные круги русской эмиграции.

Из зала суда Плевицкая вышла спокойная, словно окаменевшая. Отворачивая лицо и не отвечая на вопросы журналистов, она, не убыстряя размашистого шага, добралась до полицейской кареты и, не оглядываясь, поднялась внутрь.

Возвратясь в тюремную камеру, Надежда Васильевна поужинала и легла спать. Двум женщинам из уголовных (первые «подсадные утки» были к этому времени заменены, так как не смогли выведать ничего, представляющего хоть какой-то интерес для полиции) приказали не спускать глаз с русской, боялись ее самоубийства.

Заключение Плевицкой было определено отбывать в женской каторжной эльзасской тюрьме в местечке Агепо, известной своей суровой дисциплиной и режимом (письма раз в месяц, свидания раз в год, разговоры на первые пять лет во время работы и прогулок запрещены и т.д.).

Конец дня, вечер и особо ночь Плевицкая провела в состоянии, близком к помешательству. Она снова и снова возвращалась к своей жизни со Скоблиным, особенно к последнему году ее. Вспоминала детали и всякие мелочи, казавшиеся необыкновенно важными, а на самом деле бывшими сущей безделицей, которые и в голове держать не стоило...

Ей вспоминался муж и — тяжкая перемена, давившая его все последние годы. На людях еще держался, а дома, наедине, словно черная туча накрывала его.

Плевицкая стала вспоминать, когда же случилось это точно. И долго мучилась, не могла вспомнить. А потом вдруг точно буквы горящие на тюремной стене стали высвечиваться. И в слово огненное медленно складывается — «Ва-дим», «Ва-дим», «Вадим». Плевицкая тут же спомнила тот теплый сентябрьский вечер, когда Скоблин вернулся из Парижа в Озуар ла Феррьер. Он был за рулем. А рядом — незнакомый, но словно виденный уже где-то сухощавый господин неопределенного возраста, не то француз, не то итальяшка — по виду черномазый, вертлявый, с набриолиненными блестящими черными, как склеенными волосами и загорелым, маленьким, как сухая груша, лицом лилипута. Она еще очень удивилась тогда, когда он подошел, галантно поцеловал руку хозяйки, представился — «Вадим Кондратьев, журналист» и заговорил по-русски. Торопливо и не четко произнося слова. Он не понравился ей сразу — своей вертлявостью и суетливостью. Но стал довольно частым гостем семейства Скоблиных. И всегда его привозил сам хозяин. Иногда его оставляли на ночь, если ужин затягивался, но рано утром он исчезал внезапно, незаметно, не сказав никому ни лова... Да, вот откуда шла опасность ее дому, семье и ей лично. Точно Плевицкая сразу увидела, угадала, почувствовала некие черные флюиды, идущие от Вадима Кондратьева, которого она позвала про себя «козлом», «сыном сатаны» и почему-то «колченогим», хотя Вадим сохранил вполне офицерскую выправку и совершенно не хромал... У нее он рождал неясные, но одинаковые предчувствия. От него пахло опасностью. Надежда Васильевна как-то сказала об этом мужу. Тот отмахнулся: пустое, он добрый и, как все мы, несчастный парень, у него финансовые неурядицы и нелады с нансеновскнм паспортом. Потерял, просрочил — что-то такое. Можешь не обращать на него внимания. Впрочем, он говорит, что скоро уезжает в Германию. Возможно, и не увидишь его больше.

Она обратила внимание на слова мужа «несчастный, как все мы» и вспомнила их. И вот теперь, уже после процесса, на котором фамилия «Кондратьев» упоминалась несколько раз, в тюремной камере, вечером, Плевицкая, будучи очень суеверной, корила себя за то, что не доверилась своим ощущениям и не остерегла по-настоящему мужа — не отвела от их семьи беду. Сейчас она знала, что еду эту принес Кондратьев, с него все началось.