Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Расплата. Книга четвертая

Став ее мужем, Скоблин сумел раз и навсегда отринуть от себя ее прошлое. Он никогда не вспоминал о начале ее карьеры, о первом или втором ее муже. Он запретил себе думать об этом. Хотя жена была старше его больше чем на двенадцать лет, он не только любил ее, неустанно восхищался ею, боготворил, с радостью готов был исполнить каждую се просьбу, угадать желание, не удивляться любой женской прихоти. Он стад ее первым советчиком во всем: и в выборе нового наряда, и в определении маршрута ее будущего турне, и даже в самом обыденном — в том, кого и куда следует пригласить в ближайшее воскресенье. Он никогда не переставал восхищаться ею, словно она всегда была существом высшего порядка. Никогда не мог забыть, с каким энтузиазмом несли ее на руках после концерта в Галлиполи молодые офицеры и долго бежали за автомобилем; ему неизменно импонировал поистине царственный жест, когда она протягивала руку для поцелуя: ведь ее руки почтительно касались Шаляпин и Собинов, знаменитые писатели и уста самого монарха, государя императора Николая Романова...

Надежда Васильевна, казалось, совсем не меняется. (Он-то знал, чего ей это ежедневно стоило!). Она неустанно ухаживала и следила за собой, своим лицом, руками, фигурой. Она выглядела много моложе сановной Лидии Кутеповой или Натальи Миллер — располневших, превратившихся в гарнизонных офицерш, которых называла своими подружками, а на деле не очень и жаловала.

Плевицкая звала мужа с неизменным почтением Николаем Владимировичем или Николаечкой Владимировичем. При посторонних постоянно демонстрировала внимательную предупредительность, интерес, покорность. И постоянное восхищение по поводу любых его высказываний, рассказах о планах реорганизации Воинского союза, установлении более прочных контактов через «Внутреннюю линию» с соответствующими специальными службами Италии и Германия... Да, Скоблин и Плевицкая считались по-настоящему счастливой супружеской парой, дружным брачным союзом, где жена во всем дополняла мужа. И лишь в самое последнее время словно кошка пробежала между супругами. Когда это началось? Да гад-два назад, не более. И с сущего пустяка. С того временя, как появился в их доме этот бескорыстный богач, любитель русских народных песен, меценат, готовый чуть ли не каждый день приходить к мадам на помощь — жертвовать свои несчитанные франки и доллары на любое милосердное дело. Этот невзрачный еврей с трудной фамилией Этингон (или Эдигтон — Скоблин вечно путал) представлялся человеком ученым, опытным психиатром, страстным исследователем Фрейда и его любимым учеником, доктором, имеющим институт в Палестине, несколько богатых и больших магазинов (меховой и готового платья).

Сначала генерал предположил, что перед ним разыгрывается обычная история: его жена влюбляла в себя многих людей — льстящая психология стареющей женщины. Но собственные наблюдения и некоторые данные, получаемые от близких генералу людей, доказывали: Макс Этингон ничего не добивается от Надежды. Он — платонический воздыхатель. Скоблину стало также известно, что Макс родился в России, более десяти лет был личным секретарем знаменитого Фрейда и очень серьезно занимался наукой, в которой преуспел значительно, став известным в мире психиатром. Его богатство объясняли успехами в торговле мехами. И коммерческой деятельностью его брата Леонида Этингона, тоже меховщика — личности еще более значительной, более богатой. Соединение занятий психиатрией и торговлей мехами делало Этингона человеком незаурядным, даже загадочным. Может быть это и нравилось Надежде Васильевне. Скоблин был равнодушен к Максу Этингону, хотя принимал его у себя, старался казаться приветливым и по-русски хлебосольным хозяином. Но что-то все же настораживало его, подсознательное ощущение опасности, исходящее от его неказистого, на вид добродушного и весьма почтенного человека. И лишь однажды, не так давно, проводив гостя, Николай Владимирович, не сдержавшись, сказал жене, что частые посещения этого невеликого потомка Адама, брата сынов иудейских, может вызвать ненужные и неправильные разговоры в среде русских дворян, способные подорвать реноме Скоблина.

Надежда Васильевна внезапно отреагировала очень нервически:

— Тебе не нравится Макс потому, что он помогает мне и мы пользуемся его помощью? Или прежде всего то, что он жид?

— Почему ты так резко ставишь вопрос, Наденька? — Скоблин и видом своим и тоном фразы показал, что его не так поняли и охоты обострять ситуацию он вовсе не имеет. — Национальность наших друзей не имеет первостепенного значения.