Габриэла Адамештяну - Подари себе день каникул. Рассказы

— Где товарищ Кристи? Товарищ Кристи не у вас?

И ни за что не решается войти в комнату, хотя Оницою отчаянными жестами зазывает ее.

— Нет, нет, — говорит она и машет рукой, в которой держит напечатанные страницы; она печатает Кристиану материалы о вступающих в партию и отчеты об их работе для докладов Олтяну. — Нет, нет, — говорит товарищ Марга, — вам надо работать, а я вас беспокою, да и у меня работы выше головы…

Она делает несколько шагов по коридору и останавливается в ожидании Кристиана — закованная в строгий костюм мужского покроя. Она всегда ходит в синем или сером костюме, в белой накрахмаленной блузке и мальчиковых полуботинках — так одевалась соседка Петрины, та, что жила в конце улицы, когда Петрина была маленькая. Соседка была из подпольщиц. Но соседка носила короткую стрижку, а у товарищ Марги пучок. Она стоит в коридоре, чуть надменная (может, потому, что знает — она самый лучший секретарь во всем учреждении), и ждет, когда Кристиан возьмет у нее отпечатанные страницы. А в это время Кристиан вынимает из папки большую плитку шоколада — уши у него порозовели — и смущенно выскальзывает из кабинета, пока не заметили коллеги: всякий раз после того, как товарищ Марга всовывает в комнату голову со своим неизменным: «Товарищ Кристи?» — коллеги прохаживаются на их счет и насчет Оницою, который якобы ревнует. Оницою снисходительно смеется, и Петрина понимает, что коллеги не правы: нельзя даже помыслить, будто когда-то что-то было между ним и товарищ Маргой. О других, пожалуй, и можно подумать, но о них с первого взгляда ясно: ничего подобного быть не могло ни десять лет назад, ни двадцать — никогда.

— Не знаю, что стряслось с Олтяну, — говорит она осторожно, — уж такой он последнее время разлюбезный, по крайней мере со мной…

— Хе-хе, еще бы! — усмехается Оницою. — На носу выборы, как же иначе? Предвыборная дипломатия…

Отсюда город карабкается вверх — старые домишки с белесыми язвами штукатурки, с почерневшими деревянными верандами. Иные лавчонки уж лет двадцать как закрыты, заколоченные ставни отяжелели от пыли. Трамваи, скрежеща, медленно вползают на холм, ветер прибивает к окошкам трехцветные флажки.

— …и последние две недели он только и знает, что шушукается в коридоре с Маней и Ботезату… Представляете? Беспрерывно, — продолжает Петрина, входя во вкус.

Она машинально мнет в руках стебелек дикой мяты — когда и где она сорвала его? Мнет бархатные, ворсистые листочки — сок липнет к ладони — и так же машинально подносит ладонь к носу, и глубоко вдыхает холодящий запах — запах лета и детства, запах зеленого пустыря на задворках родного дома.

— Представляете? Когда ни выглянешь из кабинета, они все шушукаются с видом конспираторов…

— Ну да… и, как ты могла убедиться, шушукались они не зря… Надеюсь, ты знаешь, что сегодня на заседании они захватили шесть мест в совете [6] Имеется в виду совет трудящихся — выборный орган, участвующий в управлении предприятием или учреждением и занимающийся также решением социально-бытовых вопросов. . Шесть мест в совете принадлежат им! Так что не зря старались, потрудились на славу, — с насмешливой торжественностью заключает Оницою.

— Как — шесть?

— Говорю тебе — шесть! — раздраженно отвечает Оницою. — Я подсчитал: Олтяну, Ботезату, Маня, Константинеску, плюс так называемый специалист, плюс комсомольский секретарь, он тоже их человек…

— Петку? Не может быть! Вы так думаете! — сомневается Петрина.

— Их, их! — Оницою с отвращением машет рукой. — До некоторой степени ты права, я понимаю, почему ты сомневаешься. На первый взгляд Петку не входит в их группу, но, когда дело касается голосования, он чует, как складывается ситуация, и присоединяется к тому, у кого больше шансов победить… И хоть он гроша ломаного не стоит, сопляк, если начистоту, просто ноль, а пересядет — и лодка вверх дном…

Оницою говорит, как обычно, медленно, тщательно подыскивает подходящее словцо, а произнесет и осторожно этак выждет, будто ищет одобрения у собеседника. Его — сколько он себя помнит — парализует боязнь показаться смешным, он решается открыть рот только среди хорошо знакомых людей. Но не теряет надежды привыкнуть к публичным выступлениям — смолоду, с двадцати лет, все ждет. Только настанет ли его звездный час? Этого он не знает, однако неосознанно практикуется; практикуется и сейчас, на Петрине особенно удобно: человек она новый, и ей интересно все, что происходит в их учреждении, — может, потому, что до сих пор в жизни у нее все было так просто и ясно.