Арнольд Цвейг - Радуга

Через несколько дней г-н Гайгеланг с двумя дюжими парнями помоложе приступает к работе. Получив от вас известную сумму для закупки удобрений и рассады, он начинает копать, «рыть» — как сказал бы берлинец, — убирать строительный мусор, делая «глубокую вспашку», выворачивать нижний слой грунта наверх и смешивать его с удобрениями, которые подвозят на тачках и подносят в больших пакетах. Как на грех, вы ничего в этом деле не смыслите, хотя вас и величают «господин директор». Вы, правда, замечаете, что в одном углу подготовленного участка груда удобрений подозрительно смахивает на остатки конских яблок, проще говоря — на конский навоз. Но откуда вам знать, что свежий конский навоз пережигает почву, а коровий навоз, который, по заверениям г-на Гайгеланга, уже зарыт глубоко в земле, существует главным образом на бумаге, в представленном счете? Некоторые из саженцев выглядят вполне прилично и радуют вас надеждой, другие же удивительно мизерны, это какие-то прутики и карликовые кусты; они докажут свою пригодность, лишь когда будут посажены и дадут листья и цветы; таковы, например, крыжовник, смородина, маленькие грушевые деревья, некоторые сорта роз. Дерн вскоре выпускает свои зеленые стрелочки, он и в самом деле принялся, как гарантировал г-н Гайгеланг, но чтобы разобраться, действительно ли этот дерн — лучшая тиргартенская смесь или же совсем обычная луговая травка, вы, господин директор, отнюдь не знаток; вам даже не ясно, что лучше — посадить зеленую изгородь или сирень, прутья которой торчат из свежевскопанной земли, напоминая обычные палки, — «а ведь все это, г-н директор, как раз и придает садику уют».

Вы, конечно, договорились с г-ном Гайгелангом, хоть он и саксонец, что выплатите ему остаток причитающихся денег лишь тогда, когда все растения, пускающие здесь корни и тянущиеся ввысь, докажут на деле свою добротность. Но что поделаешь, если он вдруг является к вашей жене, когда вы в отъезде, и, сославшись на то, что работа закончена, а у него крайняя нужда в деньгах, выклянчивает оставшуюся сумму? Клубника растет на славу, розы принялись, и ваша молодая жена, хорошо знакомая с неожиданными поворотами судьбы, уступает просьбам г-на Гайгеланга. И на том он исчезает из вашего поля зрения. Когда вы возвращаетесь из путешествия, среди дерна пестреют плеши, и соседи, проникшись к вам доверием, самым решительным образом предостерегают вас от конского навоза и садоводческих экспериментов.

Увы, многое оказывается диким кустарником. Некоторые ягодные кусты, видимо, просто подобраны на свалках больших садоводств; но опять же другие кусты — яблоньки, вишни и персики — совсем недурно зеленеют; короче, убогий садик обошелся вам гораздо дороже, чем посадочный материал Гайгеланга, а сам он больше не показывается. Разумеется, ему положено заменить и снова посадить все, что не принялось, но этому господину то надо ехать в Голландию за саженцами, как заверяет он вас по телефону, то готовиться к речи на торжественном освящении знамени их союза. Местожительство он сменил.

Как вам сообщают более осведомленные люди, ему пришлось согласиться на бесплатный стол и квартиру в исправительной тюрьме Тегель, так как он обманул и других застройщиков, менее терпеливых и юмористически настроенных, чем вы. В первое же лето вы проникаетесь нежностью к своему несколько растрепанному садику, как владелец собаки — к своей дворняжке, которая, правда, отличается ясным умом и веселыми глазами, однако упорно стремится сочетать туловище терьера и короткие ножки таксы. Затем с глубоким раскаянием вы поручаете солидной садоводческой компании восстановить за умеренную цену нанесенный ущерб и порой, то досадуя, то забавляясь, вспоминаете вытянутую физиономию плута Гайгеланга, его совиные глаза, картуз, сдвинутые пятки и нелепую старомодную речь. Он живет в вашем сознании, его имя всплывает вдруг в ваших беседах и навсегда закрепляется за чахлой сиренью, которую вы попросту называете Гайгелангом, и вы даже не подозреваете, что человек этот, который все еще вас забавляет, давно уже расстался с белым светом.

Этот Гайгеланг был сущим вредителем, он нападал на беззащитных, грабил доверявших ему людей, приносил огорчения вместо обещанной пользы, и все это вполне сознательно. И должен же он был в конце концов наткнуться на человека, который отплатил ему за все прежние плутни и притом неразменной монетой.

Отто Мюльгакер, широкоплечий мужчина с мрачным взглядом, был в глубоком огорчении. После войны у него от левой руки остался обрубок, на котором лазаретные врачи искусно укрепили так называемый протез — стержень с крючками, пригодный для всяческих работ. То была память о ручной гранате, которую после упорных, жестоких боев и перебежек от воронки к воронке в болотистой местности фландрского фронта швырнул под ноги ему и двум его товарищам приземистый бретонец.