Кирилл Туровский - Каждый сам себе дурак

Альфа смотрит на карту Большого Города. Альфе нравятся площади. Особенно площадь Боровицких ворот.

И снова молчит, молчит, молчит. Она даже не закатывает глаза, она даже не смотрит вдаль. Она даже не видит весну.

Наконец однажды она проснулась утром, встала, умылась, позавтракала, посмотрела новости, накрасилась и расчесала длинные черные волосы. Потом ушла на улицу.

Действительно, я стал многое просекать из-за «желтых». И все понял. Выбегаю на стрит, ловлю тачку, продираюсь сквозь пробки. Дальше выбегаю и несусь пешкадралом до Боровицких ворот.

Бегу, а вокруг меня миллионы падающих башен, миллионы летящих ласточек. Проект Полет продолжается. Небо рушится. Весна не придет.

Все тает, летит, крошится, все трескается прямо внутри меня, все заворачивается в воронку.

Когда я добегаю, все уже кончено. Альфа лежит на выезде у Боровицких ворот, в руках легавых — китайский игрушечный пистолет-пулемет, стреляющий пластмассовыми шариками. Как понял я, как написали потом в газетах, она подбежала с игрушкой к выезжающей из красного замка тачке с какой-то высокопоставленной особью. Секьюрити его защитили…

Все оцеплено, никого не пускают. Несколько десятков килограммов мяса уже накрыто белой простыней.

Вот так умерла Альфа.

Слишком много вокруг мертвых. Слишком много вокруг «чужих». Слишком мало вокруг моего личного «Я».

Тупо смотрю, тупо жду, тупо дышу.

Говорить бесполезно. Из ста двадцати шести языков не нашлось бы ни одного, который бы смог мне помочь. Единственное, что оставалось, это посоветовать себе смело отправляться во всех известных направлениях, а пока смотреть, как там пульсируют ночь и блики после всех этих чертовых заморочек.

Гигантские черные птицы закрывают все небо. Больше не видно ничего. Они летают сплошным черным облаком прямо за моим окном. Они кричат слишком громко, они кричат так, что я затыкаю уши, но их слышно все равно. Они бьются о стекло и пытаются проникнуть ко мне в комнату. Одна из птиц приклеилась к стеклу и долго хлопала крыльями. А потом рухнула вниз. Теперь совершенно очевидно: солнца действительно больше не будет, весна действительно больше не придет.

Жизненная ситуация тоже меняется. И меняется после серии телефонных переговоров. Я с трудом веду беседу, что-то мычу, а закончив, злобно швыряю трубку.

Звонил из страховой компании Дмитрий и сообщил, что в связи с благоприятными результатами проверки некоторых сомнительных обстоятельств смерти Романа Гнидина, мне перечислят весьма неплохую порцию баксят. А я даже про это забыл. Просил назвать банк и счет, куда перечислить деньги.

Разговор с Милой, скандальной Роминой женой. Да, да, бедный Роман случайно упал с моста на железнодорожное полотно… Нет, я здесь совершенно ни при чем, несчастный случай… Был трезвый, умер сразу… Не мог бы я чем-нибудь помочь ее ребенку? Конечно же, нет… Еще чего не хватало.

Звонок из Испании. Латин! Как бы не так… Какая-то девка захлебывается и вопит, лепит мне какие-то душераздирающие предъявы. Стоп! Что с Латином? Оказывается, с Латином случилась большая беда. Он накрылся, накрылся прямо в ее тачке! Этого я уже не вкуриваю. Хотя, возможно, он ей о своих химических изысканиях понарассказал, и она ему сыпанула чего-либо. Мы разговариваем на разных языках, как после падения Вавилонской башни. Она на испано-французском, я — на англо-русско-французском. Однако мы друг друга все-таки поняли.

Что? Она хочет каких-то денег? Латин ей сказал, что я ему много должен? И должен прислать? Испанская маразмотина! Она не получит от меня ни евро! Пусть и не думает разевать пасть на наши баксята. Советую ей заткнуться и съездить на матч «Барселоны». Может, на «Ноу камп» она все поймет…

Вот так умер Латин.

Да и не только он.

Все умерли. Осталось одно «Я». Все умерли. Осталось одно «Я». Ну что ж. Терять нечего.

И снова ночной бред. Сотни незнакомых лиц и знакомые рожи. Эпилептический Кант со своей гребаной Могилой и сумасшедший Ницше, прилизанный Монтень и апокалиптичный Шпенглер. А кто я? Я с трудом ловил свой растворяющийся в тумане облик. Но все же верил последней слабенькой извилиной, что я это «Я».

А тут еще беда. Совершенно неожиданно в меня не полезли «желтые». Не лезут, и все тут. Попробовал залить горечь расставания с «желтыми» алкашкой — та же ситуевина. Не лезет. Теперь я абсолютно незадействованный ничем внешним. Мое органичное бредовое состояние пугает меня еще больше.