Карен Перри - Невинный сон

– А почему бы вам с отцом не прийти к нам?

– Прийти к вам? – изумилась мать. – Но у вас нет отопления!

– Обещаю тебе, мама, – сказала я, – если вы придете к нам на Рождество, у нас будет отопление. Будет жареный гусь, и вино, и шампанское, и елка, и подарки, и отопление.

– Ну, радость моя, я не знаю, – в голосе ее звучали неуверенность и сомнение, – мне надо спросить отца.

– Хорошо, мам, ты подумай об этом.

– Ладно, подумаю. Спасибо. Всего доброго, радость моя. И одевайся потеплее!

Мать повесила трубку, а я сидела на ступеньке, смотрела на телефон и размышляла. Черт подери!

Теперь у меня появилась еще одна забота: предстояло сообщить Гарри не одну новость, а две.

Все утро я сдирала со стен обои, а после полудня долго нежилась в горячей ванне. Одно из моих излюбленных занятий – лежать в горячей ванне, слушать радио и пить красное вино. Я отказалась от вина, а после десяти минут новостей о морозах на восточном побережье и продвижении демонстрации к правительственному зданию я выключила радио и погрузилась в тишину. Я разглядывала свое тело в неподвижной воде и выискивала на нем признаки беременности. Живот у меня был плоским и гладким: ни складок, ни следов первых родов. Я проверила грудь: не пополнела ли она и не стала ли более чувствительной – но не обнаружила никаких перемен.

Вода остывала, но я еще не готова была выйти голышом в холодную комнату. Я осмотрелась вокруг: пятна плесени на потолке, стены в подтеках, старые темно-зеленые шкафчики, загнутые края линолеума на полу – и меня охватила паника. Каждая комната в этом доме нуждалась в ремонте. Но теперь нас поджимало время. Как мы успеем все закончить вовремя?

«Успокойся, Робин», – сказала я себе. Ребенок родится летом. Об отоплении не нужно будет заботиться до осени. Но в меня уже вселилась тревога, и я наподобие того, кто пытается сковырнуть болячку, уже не могла остановиться.

Я видела, как наш дом постепенно разваливается на части. Мама права: пока еще было возможно, надо было его продать. Мы могли получить за него приличную сумму и купить маленький симпатичный дом в хорошем районе и не волноваться о том, что за него нужно платить ипотеку. Вместо этого мы остались в старой развалюхе, цена которой за последние четыре года существенно упала. И если во время покупки мы считали, что это отличная сделка, то сейчас, когда моя рабочая неделя сократилась, – а как поговаривают, сократится еще больше, если я вообще буду кому-нибудь нужна, – эта покупка кажется весьма рискованной. Я уже не говорю о беременности: как она скажется на моей работе? А в связи с рецессией уменьшился и спрос на предметы искусства, так что будущее Гарри тоже довольно туманно. Он с энтузиазмом работает в новом стиле, но, похоже, за последнее время не продал ни одной большой работы.

Все сейчас в одинаковом положении, сказала я себе. Главное – не паниковать!

Но трудно сохранять спокойствие в атмосфере страха. Стоит включить телевизор, как слышишь об одном и том же: о сокращении расходов, чертовом бюджете, затянутых потуже поясах и общих страданиях. Люди во всю глотку орут о том, что мы потеряли суверенитет, о том, что наши праотцы, которые сложили головы за независимость страны, сейчас переворачиваются в гробах. Французы и немцы без конца корили нас за наши низкие корпоративные налоги; и если они сумеют настоять на своем, то от нашей экономики останутся только рожки да ножки. И я собиралась родить ребенка в этом мире, полном горечи, страха и паники? О чем я, черт побери, думала?

– Алло?

– Робин, это я.

– Где ты?

– В центре. На демонстрации.

– Гарри, я почти ничего не слышу. Ты можешь позвонить мне из какого-нибудь тихого места?

– Я только что видел…

– Что-что?

– Я видел…

Треск в трубке и шум ревущей толпы.

– Что ты сказал?

– Приезжай ко мне.

– В центр?

– Нет, я хочу отсюда выбраться. Нам нужно увидеться. Давай встретимся в «Слейттерис».

– Гарри… с тобой ничего не случилось?

Он повесил трубку, а я стояла с телефоном в руке, не сводя глаз с дерева за окном: освещенное заходящим солнцем, оно бросало на снег холодную тень.

Я оторвался от толпы и бросился бежать по переулку. Задыхаясь, остановился на углу: посмотрел налево, потом направо – никого. Интуиция подсказывала: направо. Я кинулся по улице, с каждой минутой все больше и больше впадая в панику. Где он? Куда они пропали? Я почувствовал во рту горький привкус страха и мгновенно перенесся мыслями в Танжер: я бегу по холму, сердце бешено колотится, я спешу домой к нему, и из меня рвется нечто вроде молитвы.