Держала странную гостиницу сухая старушка, обряженная в три шерстяных кофты и две толстых длинных цветастых юбки. На щеке у нее была бородавка с вросшим волосом. Старуха жила вместе с тремя взрослыми сыновьями на кухне, две других комнаты она, по ее собственным словам, сдавала приезжим.
— Нам бы переночевать, родимая, — сказал мужчина потерявшим напористость голосом.
— Вот еще! Поспать успеете в могиле. Сначала чай, а уж потом, глядишь, и почивать.
На липком деревянном полу кухни валялся кусок потрепанного пластикового коврика. Половицы скрипели и пищали. Стены были покатыми, по ним, словно пиявки, ползли черные электрические провода. В красном углу съехал набок цветной портрет Сталина, под ним висела старая икона с изображением Николая Чудотворца. У кухонного шкафа не было дверей, полки ломились от сухих продуктов и консервов. В самом темном углу кухни тихо пенился большой эмалированный таз, в котором доходила до кондиции квашеная капуста с брусникой. За окном, по всей видимости, спал зимним сном огород, поверх защищающей его снежной шапки были накиданы целые горы пепла.
Старуха поставила перед ними щи, гречневую кашу, чай, варенье и пирожки с капустой. У нее был красивый чайный сервиз с трещинками. Она отполировала столовые ложки, плюнув на каждую и дочиста протерев о цветастый передник. Девушка, задумавшись о своем, клевала носом. Мужчина вытер со лба проступивший от похмелья пот, его голова звонко стукнулась о столешницу, после чего по кухне разнесся храп. Старуха протянула девушке пирожок с капустой, сдобренный тмином, и налила вторую кружку слабого, утратившего свою сущность, чая. Девушка пила маленькими, осторожными глотками.
— Отец продал меня еще девчонкой за бутылку водки русскому старику. Тот притащил меня в этот дом, в свой дом, и ох уж я ревела. Он обрюхатил меня сразу же, как только смог, да слава Богу сдох, прежде чем сын родился. А дом остался его слепой сестре, мне и сыну. Мы хорошо жили втроем. А потом слепая умерла, а я осталась вдвоем с сыном, пока в один прекрасный летний день к нам в дом не пришел самоед. Он довел свою старую жену до безумия, и теперь пришла моя очередь. Вскоре я родила второго сына. Какое-то время мы жили хорошо, но совсем недолго.
Старуха поднялась и просеменила к шкафу, достала оттуда початую бутылку водки и плеснула немного в стакан с чаем.
— Хороший охотник был, но пропивал все деньги. Я и дети жили впроголодь. Однажды на Пасху он отправился по делам, да так и не вернулся. Его младший брат рассказал: он подрался по пьяни и получил ножом в живот. Брат остался жить со мной. Хороший мужик был. Я родила ему трех девочек, но все они умерли. А потом этот брат свалился в колодец там вон, на углу, и утонул. Меня взяли на завод уборщицей, жизнь стала налаживаться. Уже старухой я родила еще одного сына. Он сейчас с братьями на реке.
За кухонным шкафом тихо скреблась мышь.
— Хорошо, что могу жить в собственном доме, хотя всю жизнь ненавидела эту русскую лачугу.
Старуха встала, достала из шкафа сухари, выложила их на красивую фарфоровую тарелку с цветочками и поставила перед девушкой.
— Ничего мне больше не надо, а вот по тундре тоскую.
Мужчина проснулся и прокряхтел:
— Старуха слагает небылицы, словно тот еще Пушкин.
Комната девушки была маленькой, темной и печальной. В ней стоял затхлый запах простыней, на обоях, покрытых пятнами плесени, висел старый гобелен. Полкомнаты занимала большая, пышущая жаром печь, но, несмотря на это, наружные стены были покрыты толстым слоем инея, а пол блестел ото льда.
Девушка лежала на соломенном матрасе между чистыми накрахмаленными простынями. Гладкая прохлада простыней успокаивала. Медленно вставало солнце, и звезды пропадали с сумрачно синеющего неба. За обоями тихо скреблась мышь, девушка заснула.
Она проснулась от кошачьего дыхания. Кошка сидела рядом с ней на подушке и пристально ее разглядывала. Девушка погладила старую кошку по гладкой блестящей шерстке и прислушалась к треску мороза по углам, звону самовара и шуршащим шагам старухи. Она какое-то время рассматривала неподвижно повисшую в луче света пыль, потом поспешно села на кровати и выглянула в окно. Занималось тщедушное утро. Она проспала целые сутки.
Девушка взяла кошку на руки, та открыла беззубый рот, чтобы мяукнуть, но не смогла выдавить из себя ни звука. Девушке стало очень грустно.
На третьем году обучения она познакомилась с Митькой в магазине «Мелодия». Убогий очкарик с плохой осанкой и маленькой квадратной бородкой. У него были густые черные короткие волосы и глаза, которыми он моргал так, словно свет его как-то особенно раздражал. Они пошли в кафе, проболтали там много часов и договорились о следующей встрече. Митьке понравились синие, как лед, глаза девушки и ее беззаботный смех. Через несколько недель Митька пригласил ее домой. Его комната выходила окнами в парк, и девушка любовалась на розовое морозное зимнее небо и на город, окутанный то дымчатой мглой, то молочным туманом. Митька рассказал, что ему только что исполнилось семнадцать. У него была широкая старая железная кровать с жестким матрасом, набитым конским волосом, и белый пододеяльник с позвякивающими костяными пуговицами. Девушка осталась на ночь. Потом настали другие ночи и другие дни, похожие один на другой, наполненные суетой света и тени.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу