Шань Са - Конспираторы

Вдали видны ученики Аямэй, они одеваются и начинают расходиться. Джонатан смотрит на часы: три минуты десятого. Аямэй закончила первый урок. Он замедляет бег и приступает к плану А.

— Доброе утро!

— Доброе утро! Что-то вы сегодня бежали как угорелый.

— Меня ночью замучил кошмар. Угадайте, что мне снилось? Подвал дома двадцать один…

Подошедший молодой китаец не дает ему договорить. Аямэй знакомит их.

— Джонатан, это Линь, мой ученик. Линь, познакомься, мой сосед Джонатан.

Китаец одного с ним роста. Он одет в черную майку и щеголяет — ни дать ни взять, актер из фильмов о кунг-фу — накачанными бицепсами.

— Здравствуйте.

Джонатан протягивает руку. Парень, метнув на него недобрый взгляд, руки не подает.

— Линь приехал из Китая всего год назад, он у нас дикарь. Вы позволите? — вмешивается Аямэй. — Я скажу ему два слова по-китайски.

Она отводит ученика в сторонку, и голос ее вдруг меняется. Ее китайский звучит по-мужски властно.

— Работай над французским. Ты ни на шаг не продвинулся за месяц. Так нельзя.

Она достает из сумки какую-то книгу и сует ему в руку. Джонатан слышит недовольное бурчание парня:

— Кто он такой?

— Не лезь в мои дела! — осаживает она его.

— Что ему от тебя нужно?

— Работай над французским. До вторника.

Аямэй возвращается к Джонатану; он ждет ее, у него уже готов вопрос, чтобы завязать разговор:

— И давно вы занимаетесь боевыми искусствами?

— Я начала поздно, в двадцать два года.

Джонатан мысленно подсчитывает. Двадцать два года, тогда она была в бегах, где-то в Китае, скрывалась от военных, гнавшихся за ней по пятам. Кто-то обучил ее боевым искусствам, чтобы она могла защищаться.

— Во Франции?

— Нет, в Китае, — отвечает она лаконично.

— Встреча с учителем?

— Это долгая история. Когда-нибудь я вам расскажу.

Она умеет уходить от ответа.

Джонатан предпринимает еще одну попытку. Ему необходимо войти к ней в доверие, а для этого она должна открыться ему.

— Почему вы приехали во Францию?

— Французы обожают задавать этот вопрос, — хмыкает она. — Вы не находите естественным, что Франция, страна красоты и высокой культуры, привлекает иностранцев? Если бы вы жили в Китае, ни один китаец не спросил бы вас, почему вы выбрали эту страну.

Джонатан восхищен этим расплывчатым ответом: есть о чем поговорить и ничего не сказано по сути. Аямэй права, не желая раскрываться перед первым встречным. Ее боль никто не поймет и не разделит. Если женщина не хочет жалости, значит, она горда. Он решает польстить ей:

— Вы правы. Китай — это целый континент, и он верит в свое будущее. А Франция крошечная, клочок земли в центре Европы. Можно понять, что французов мучат комплексы и еще сильнее — страхи. Я неправильно сформулировал вопрос. Мне хотелось знать, как у китаянки достало мужества поселиться вдали от своей великой цивилизации. Почему вы выбрали нашу маленькую страну?

Она улыбается:

— Из нас двоих иностранец — вы. Когда я впервые вас увидела, вы были в одной рубашке, с засученными рукавами, а французы еще кутались в пальто. В Париже в это время года мужчины и женщины бледны, а у вас смуглый цвет лица и выгоревшие на солнце волосы. Вы не измотаны общественным транспортом и не выглядите усталым после долгой зимы. У вас совсем другая повадка и вид человека, приехавшего издалека. Скажите сначала вы, кто вы такой, откуда и почему во Франции?

Джонатан от души смеется. Ни разу она не ответила так, как ему хотелось бы. Ее норов забавляет его. Не каждый день встретишь бунтарку с Тяньаньмынь.

— Должен ли я счесть ваш допрос за комплимент?

Они остановились перед светофором на улице Медичи. Вздернув подбородок, Аямэй бросает на него вызывающий взгляд:

— Не сочтите его за оскорбление. Я сама иностранка. Иностранца всегда узнаю.

Загорается зеленый свет для пешеходов.

Он шагает на мостовую молча. Рассказать свою жизнь — значит сдать позиции. И мужчинам, и женщинам присуща от природы эта слабость. Один удачно поставленный вопрос — и они готовы исповедоваться кому попало. Джонатан частенько «раскалывает» случайных знакомцев — просто чтобы не терять форму. Фокус всегда удается, и он счастлив, чувствуя свое превосходство. Но Аямэй не из этой категории. Ее рана определенно очень глубока, хотя по виду не скажешь. Как ни заманчиво, вряд ли получится с ходу вытянуть из нее историю, которую Джонатан уже знает. Что ж, раз она не хочет о себе рассказывать — он расскажет ей о себе.