Ирина Васюченко - Голубая акула

Конфета была вкусная. Боря вдумчиво прожевал ее, проглотил и только потом сказал:

— Я все слышал. Ты очень умный.

Его руки неожиданно обвились вокруг моей шеи. Он ткнулся холодным носом мне в щеку и, прошлепав по полу босиком (видела бы мама!), забрался к себе в кровать.

Пока я вспоминал эту длинную и не слишком лестную для меня предысторию мрачных событий, выпавших на мою долю, весна за моим окном, расцветая все пышнее, блаженно переходила в лето. Зацвели и облетели черешни. Потом вишни, яблони, груши. Сейчас уже распускается сирень. Сад, где Ольга Адольфовна, прекрасная молодая барыня, когда-то выращивала дивные розы, после смерти хозяина изрядно заглох. Из цветов выжили, кажется, только водосборы. Их вырезные разноцветные колокольчики еще только начинают раскрываться, там и сям поднимаясь среди сорной травы. Скоро она задушит и их. Но ничего не попишешь: за садом, так же как за парой коз с потомством, курами и кроликами, ухаживает одна только Муся. Она окапывает плодовые деревья, засевает и полет овощные гряды, таскает ведра с водой и навозом. А если кто вздумает поинтересоваться, не тяжело ли ей, надменно роняет:

— Я мужчина в этом доме.

Когда выпадает свободная минута, мне нравится бродить по участку. Более половины его занимает декоративный лес, где голубые ели, тополи, клены и пр. рассажены с немалым знанием дела. Но это было давным-давно: кусты и деревья не только достигли своего полного роста, но многие уж и состарились. Кусты сирени разных пород, разбросанные там и сям, удивляют своими размерами. А сейчас они ко всему прочему начинают расцветать…

Через этот уютный лесок в дальний угол участка убегает аллейка, обсаженная махровым шиповником. Колючие, сплошь усеянные бутонами кусты разрослись, растопырились вдоль тропинки, отчего она стала совсем узкой. Зато на концах ветвей тут и там уже сверкают душистые тяжелые сестры погибших в лихолетье хозяйкиных роз. Этим ничто не страшно.

Это было вчера. Я брел по своей любимой дорожке в том кротком состоянии согласия с собой и Вселенной, какое не часто даруется грешникам вроде меня. Мой взгляд рассеянно скользнул вверх по стволу могучей веймутовой сосны. Хороша… Вдруг я увидел нечто такое, от чего едва не вскрикнул, хотя как раз этого не следовало делать. На самой высоте, где мягкая длинная хвоя на концах ветвей отливает голубизной от близкого соседства небес, в развилке, заменяющей старой сосне утраченную каким-то образом вершину, сидело человеческое существо.

Сосна, даже лишенная верхушки, была заметно выше своих соседок, и спокойный силуэт существа одиноко вырисовывался на фоне проплывающего облака. На тропинку к моим ногам упала ореховая скорлупка. Только тогда я заметил, что подобными скорлупками усеяны и песок дорожки, и трава на ее обочине. Невероятное созданье грызло орехи!

— Марина! — окликнул я шепотом, как если бы девочка была лунатиком, в забытьи бредущим по карнизу на смертельной высоте над мостовой. — Что ты там делаешь?

— Читаю, — донеслось с небес.

— Что?!

Я думал, что ослышался. Но Муся, поняв вопрос буквально, охотно поделилась своей удачей:

— «Баскервильскую собаку»! Наконец-то достала. Очень интересная книга!

Препирательства показались мне неуместными. Слишком я боялся, как бы она оттуда не свалилась. Поэтому осведомился осторожно:

— Ты не собираешься спуститься?

— Не могу! Книгу дали до завтра, утром придется отдавать. Надо спешить!

Голос был еще приветлив, однако я уловил нотку легкого нетерпения: моя болтовня отнимала у нее драгоценное время. Не рискнув настаивать, я потрусил к дому, лихорадочно соображая, что бы предпринять. Надо же выманить ее оттуда!

Хозяйка в обществе Аркадия Петровича, свежая и безмятежная, плыла навстречу.

— Ольга Адольфовна, постойте! Вы только не волнуйтесь, но там… Марина… на дереве…

— На сосне? Знаю. Она обожает там сидеть с книжкой. Да что вы так всполошились?

— Позвольте, но если девочка упадет с такой высоты…

— Она привыкла, — снисходительно успокоила меня хозяйка. — Хотя, должна признаться, когда она повадилась туда лазать, я поначалу тоже нервничала. Но во-первых, переспорить Мусю потруднее, чем восстановить на Руси монархию. И потом… вы только представьте, как там должно быть прекрасно!

Они ушли, но эхо этих слов тихо звенело в памяти весь день. Вдруг показалось, будто я уже не один на свете. От теплой, ничего не ждущей приязни к этим людям на душе было, может статься, так же прекрасно, как Муське на ее дереве.