Ирина Васюченко - Голубая акула

А если б хватило, что тогда сталось бы с Миллером? Почему меня так упорно, так давно преследует мысль, что этого он бы точно не вынес? Может быть, так же, как жизненная сила и свирепость голубой акулы, ему были необходимы более тонкие эманации человеческого духа, связанного с его собственным узами противоборства? Может, он для того и пугал, и дразнил меня, что без моего злого смятения он был бы только акулой, одним из «тех созданий, что под стеклом заключены»?

Если так, вместо осинового кола, серебряных пуль и тому подобной дремучей галиматьи только и нужно было, что сердце, недоступное низким побуждениям? Оно чуть не стало таким, и если бы Элке не выпустила его из рук… То-то он тогда так засуетился! Зато потом, после нашей ссоры, когда я упивался своим ожесточением, как последний сукин сын, Миллер, уже почти уничтоженный, мог снова подняться из праха. Он, наверное, рос, питаясь моей злобой, словно кристаллический человечек в бутылке базарного торговца. Однако что ж это получается? Мир обязан господину Алтуфьеву — господином Миллером? И последний поныне шляется где-нибудь неподалеку, Бог весть в каком новом обличье? А со мной больше нет тебя, Элке…

«Хороший сюжет!» — сказала бы Надежда Александровна. Какие только фантазии не лезут в голову, когда ты одинок, болен, а за окном ненастная осенняя ночь! Развоевался… Полно! В конце концов, плевать мне на Миллера! Не купить ли в самом деле коньки? Как славно сказала нынче Муська: «И мы полетим…»

Опять кто-то бродит по саду. Тьма хоть глаз выколи, ветрище — моя бы воля, носа не высунул. Неужели Тимонин способен прогуливаться в такую собачью погоду?

Надо все-таки выйти посмотреть.

Николай Максимович Алтуфьев скончался в ноябре 1924 года, более точную дату за давностью лет установить не удалось. Когда Ольга Адольфовна поздним ноябрьским вечером нашла его на пороге дома, он еще дышал. Она позвала на помощь дочь, разбудила второго своего постояльца Тимонина, и втроем они смогли внести умирающего в дом. Он пытался что-то сказать, но язык не слушался его, да и мысли, видимо, путались. Был ли в саду еще кто-нибудь, или шаги лишь померещились Алтуфьеву в предсмертном помрачении рассудка, не известно.

Записки покойного несколько лет провалялись среди чердачного хлама, как то и положено загадочной рукописи. Потом Трофимовы продали дачу, и новые владельцы, вздумав провести электричество, пригласили для этой цели молодого рабочего-электрика. Найдя на чердаке рукопись Алтуфьева, он заинтересовался ею и то ли выпросил, то ли попросту утащил эту груду никому не нужных листов и драных тетрадок.

Не слишком искушенного в изящной словесности парня так восхитила рассказанная там «жуткая история», что он сохранил пристрастие к ней на всю жизнь и даже сберег эту распадающуюся от ветхости бумажную кипу для потомства. Являясь его законными наследниками, мы решились опубликовать роман, не без сожаления заменив старую орфографию современной, а также согласно традиции разделив текст на главы и снабдив книгу эпиграфом.

Кроме того, мы взяли на себя труд хорошенько перемешать имена, отчества и фамилии персонажей, дабы никто из современников не был оскорблен в лице своих предков, как выразился бы, наверное, сам господин Алтуфьев. Всякого, кто найдет здесь свою фамилию, мы заверяем, что это всего лишь совпадение. Хотя, по-видимому, диковинное сочиненье Алтуфьева — вымысел чистейшей воды, но береженого Бог бережет.

Вот, собственно, и все. Осталось прибавить только одну любопытную подробность. Говорят, в середине двадцатых годов по Харькову прошел слух, будто берберийские дрессированные львы-великаны, что гастролировали в местном цирке, незадолго после этого не то в Николаеве, не то в Херсоне растерзали своего укротителя.

Перевод В. Жуковского.

Карл Гагенбек (1844–1913) — основатель крупнейшей фирмы по торговле дикими животными.

Недавно похожее суждение промелькнуло в какой-то репризе современного сатирика. Минуло без малого столетие, но есть на Руси вечные ценности!