Иржи Кратохвил - Бессмертная история, или Жизнь Сони Троцкой-Заммлер

Тогда квартал Масарика представлял собой зеленый холм, от которого каждый новый домик получал в приданое (выкраивал) по прекрасному саду. Квартал как раз начинал заселяться, превращаясь в своеобразный городок вилл и садов, и всякий вновь прибывший имел право выбрать себе участок, вколотить колышек и начать строительство. Семейство Паржизеков не могло сделать лучший выбор, однако цветущий холм, встретивший их в конце лета, к концу года превратился в хмурый курган, так что неудивительно, что господин инженер опять собрал чемоданы и поспешил уехать. Но погодите, не будем торопить события, хотя на сей раз это довольно сложно, потому что они происходили настолько быстро, что прокатились по моей жизни едва ли не паровым катком.

Незадолго до Рождества выпал обильный снег, и группа ребятишек из новых домиков в квартале Масарика решила прокатиться на так называемых американских санках. Тогда это был самый писк моды, а теперь разве хоть кто-нибудь о них помнит? Я даже не могу сказать, как они выглядели. Что в них было такого особенного, такого американского, то ли аэродинамическая форма, то ли материал, из которого они были сделаны, может, алюминий, а не дерево, а может, только то, что впереди у них находился настоящий автомобильный клаксон? Я это уже не помню. Я знаю только, что Альжбетка влетела на этих санках под грузовик, который как раз проезжал по дороге под кварталом Масарика.

Она умерла сразу же. А мы узнали об этом только на другой день, и объяснялось это удаленностью квартала Масарика от школы на Антонинской улице. Теперь-то я понимаю, что никакой причины, по которой Альжбетка ходила именно в нашу школу, на другой конец города, не существовало. Но если не существовало никакой причины, о которой я бы знала, то наверняка существовала та единственная причина, о которой я знать не хотела.

Сколько же дней оставалось до рождественских праздников? Кажется, чуть больше недели. Я бродила по городу в поисках подарков для батюшки и матушки, сыпал легкий снежок, и утренний снежный покров прохожие не успели еще превратить в мерзкую городскую слякоть. Я глядела на тротуар, на то, как снег лежит на нем, точно глазурь на торте, а потом вдруг подняла голову и увидела инженера Паржизека. Прежде мы встречались только однажды, на школьном родительском собрании, но его живое благородное лицо отчетливо мне запомнилось.

Он прошел бы мимо, если бы я не окликнула его, и не было похоже, что он узнал меня, а когда я задала свой вопрос, он только скользнул по мне отсутствующим взглядом. Растерявшись, я вновь повторила вопрос, я спросила его, не заболела ли Альжбетка, раз ее не было сегодня в школе, и только тогда он вроде бы понял, что его о чем-то спрашивают, и, глядя куда-то в сторону, ответил, что Альжбетка не пришла потому, что они возвращаются обратно в Раковник. А потом добавил еще: «Извините!», отстранил меня и быстро ушел. Я невольно обернулась ему вслед, ведь его поведение было странным, а ответ — совершенно чудным. Сейчас, накануне Рождества, кто-то собирается возвращаться в Раковник, вместо того чтобы, подобно мне, выбирать подарки и готовиться к приходу праздника любви и мира, к приходу младенца Иисуса!

А на другой день я узнала, что случилось с Альжбеткой, и ужас сжал мне горло. И теперь я уже понимала, почему так вел себя господин инженер. Он был настолько ошеломлен этой трагедией, что даже не смог рассказать о ней. Он просто проговорил слова, которые в тот момент пришли ему в голову, лишь бы избавиться от меня, лишь бы я уступила ему дорогу, и в следующее мгновение уже позабыл о нашей встрече. Но потом я подумала, что ответ подсказало ему подсознание, точно-точно, именно подсознание, и перевести этот ответ можно было бы вот как: если бы мы не уехали из Раковника, моя дочь осталась бы в живых!

Похороны Альжбеты состоялись в субботу. Мы собрались в церкви святого Михаила на Доминиканской площади. С левой стороны алтаря — катафалк, утонувший в цветах и венках, и маленький белый гроб. Церковь была переполнена детьми, там собралась вся школа с Антонинской улицы. И когда умолкли орган и священник, я услышала негромкий шум, это перешептывались дети, они баловались, и никто не делал им замечаний. Похоже было, что они не понимают, что произошло, что это не дошло еще до их сознания, ведь для большинства из них это была первая встреча со смертью. Однако же я ошибалась. Они все понимали и осознавали, но — подобно господину инженеру, встреченному мною в день гибели Альжбетки, — не в силах были высказать это понимание вслух и только негромко болтали. Но очень скоро у них появилась возможность высказаться точно и определенно!