Виктор Андреев - Страдания юного Зингера. Рассказы разных десятилетий

Ирина с силой бросила трубку.

Борис положил свою с какой-то боязнью и неспешностью. Закурил.

«Однако…» Он приехал в Ленинград вчера утром, позвонил Мише на работу, хотел, как обычно, встретиться. Обещал, что позвонит еще раз, в конце рабочего дня, и — не смог, закрутился с делами. И вот сейчас хотел извиниться перед Мишей, встретиться с ним сегодня. «Слава Богу, я ничего не успел ей сказать! Слава Богу, ничем не успел навредить!..»

…Несколько месяцев назад студент 2-го курса Иннокентий Ткачев, насмотревшись порнографических фильмов, решил реализовать свои сексуальные фантазии. Он договорился с друзьями и подругами по общежитию, и они устроили оргию в комнате, в которой проживает вышеупомянутый Ткачев. Опыт оказался неудачным. Решив, что это случайность, Ткачев еще несколько раз повторил подобный опыт «групповухи», но ничего, кроме разочарования, по его словам, не испытал.

Дальше — больше. Разочаровавшись в красоте любовных утех, он перестал верить в искусство, а затем — и в жизнь. Забросил учебу, пропивал все деньги, какие присылали ему родители. Бегал по коридорам голым, призывал вернуться к какому-то Мафусаилу (разыскать этого Мафусаила не удалось), грозился то выброситься из окна, то поджечь общежитие, использовал нецензурную лексику. В общем, вел себя антиобщественно. В конце концов устроил дебош, в результате чего был доставлен в отделение милиции.

В милиции продолжал вести себя вызывающе и агрессивно, размахивал руками, заявил, что ничего вокруг не существует. Одна черная дыра. Нихиль, как он, если не ошибаюсь, выразился. А если что-либо, мол, и существует, то — вот ведь наглец! — только как фантом его, студента Ткачева, воображения. Нес, одним словом, всякую несусветную чушь. Крыша у парня, наверное, совсем съехала. Слушать его мочи не было никакой, и пришлось провести с задержанным студентом воспитательную беседу. Нет, я не бил его. Ударил пару раз — и всё. Вовсе не сильно. Ему, хлюпику, и этого оказалось достаточно, чтобы понять, кто есть ху.

За полученный урок он был мне благодарен. И, очнувшись, сделал чистосердечное признание.

— Спасибо, голубчик, — сказал он мне.

И даже прослезился. От счастья…

А потом, когда уже окончательно пришел в себя, заявил, что он все осознал, что ошибался, что мир, оказывается, существует, а это его, все того же уже упомянутого Ткачева, на самом-то деле и нет.

В общем, как нас учили: нет человека — нет проблемы. Поэтому и мою объяснительную записку по поводу задержания студента Иннокентия Ткачева прошу считать несуществующей.

Широко улыбаясь, рашен красавицы в псевдокрестьянских нарядах внесли в зал подносы с «Советским шампанским».

— Нас обманывают! — вскричал пылкий француз. — Шампанское не может быть советским!

Могучий эстонец крепко обхватил француза своими ручищами.

— Ты прав, труг. Советским вопче ничто не может пыть! Оттай нам псковскую теревню Тетово!

— Она не моя, — стараясь вырваться из объятий, стал объяснять полузадушенный француз, — но я добрый: можете забирать хоть всю Псковскую область!

— Нет, нет! — энергично затряс головой эстонец. — Нам не нато всю опласть. Мы — страна маленькая. Мы трепуем только, чтопы нам оттали теревню Тетово!

— Мы — тоже маленькая страна, — подал реплику голландец. — Нам тоже многого не надо. Есть в Петербурге место, Новой Голландией называется. Пусть это место принадлежит нам!

— И мы тоже не претендуем на весь город, — скромно заметил итальянец, но в его черных очах прыгали чертики. — Слишком уж северная Венеция, Бог с ней. Но в Петербурге есть Эрмитаж. И он непременно должен быть нашим! Да, он наш и только наш! — воскликнул южанин с гордым профилем римских цезарей. И с любезной улыбкой добавил: — Русским будет достаточно Русского музея.

— Как?! — искренне изумился похожий на грузина колумбиец. — У них целых два музея?! Поистине terra incognita! А когда же они были открыты Колумбом?

— А нам, — закричал, захлебываясь словами, испанец, — должен принадлежать Пушкин! Мы, именно мы спасли для человечества царскосельские дворцы. — Он гордо вскинул голову. — От варваров-славян и от варваров-тевтонов! И мосты, и железные дороги должны быть нашими — их Бетанкур строил!

— Ну, а нам, — показал крупные, ослепительно белые зубы эфиоп, — по праву принадлежит Михайловское. — Он говорил медленно, громко, чеканя каждое слово. — Арап Петра Великого — наш? Наш! А его правнук Пушкин? Да ведь Александр Сергеевич — это наше всё! У нас есть своя гордость, и мы его никому не отдадим.