Леон Юрис - Суд королевской скамьи, зал № 7

— Что было причиной этих гематом?

— Избиения, на которые не скупились немцы.

— Доктор Кельно, проводили ли вы в этот начальный период ампутации?

— Да, главным образом удалял пальцы на руках и ногах, отмороженные или сломанные при избиении.

Хайсмит снял очки и подался вперед, в сторону свидетельской трибуны.

— Доктор Кельно, — произнес он громко, — вы когда-нибудь делали операции, не вызывавшиеся необходимостью?

— Никогда. Ни тогда, ни потом. Никогда.

— В это время, с конца сорокового по сорок второй год, как с вами обращались?

— Много раз избивали.

— И какие последствия имели эти избиения?

— Огромные кровоподтеки, иногда величиной с футбольный мяч. Мучительные боли. У меня поднималась температура, отекали ноги, воспалялись вены и образовывались тромбофлебитные узлы, которые были прооперированы только после войны.

— Когда ситуация в лагере «Ядвига» стала изменяться?

— В середине сорок первого, когда Германия напала на Россию. «Ядвига» была большим рабочим лагерем, где руками рабов производилась разная продукция, необходимая Германии для ведения войны. Они поняли, что зверское обращение с заключенными приводит к потере слишком многих рабочих дней, и решили наладить более или менее приличную медицинскую службу.

— Можете ли вы назвать конкретное событие, которое стало причиной этого?

— В середине зимы сорок первого наступили сильные холода, и нам пришлось иметь дело с тысячами случаев пневмонии, обморожения и шока от холода. Лечить больных нам было почти нечем — мы могли только давать им пить. Они лежали в бараках на полу, вплотную друг к другу, так что едва оставалось место для прохода, и умирали сотнями. Мертвые не могут работать, и немцы изменили свою политику.

— Интересно знать, доктор Кельно, вели немцы учет умерших?

— У немцев мания все учитывать. Во время эпидемии они каждый день по многу раз устраивали переклички, которые начинались в половине шестого утра. Оставшиеся в живых должны были выносить на перекличку трупы из бараков. Все были на строгом учете.

— Понятно, к этому мы еще вернемся. Значит, после эпидемии зимой сорок первого года вам разрешили наладить медицинскую службу?

— Более или менее. У нас почти ничего не было, поэтому по ночам, когда эсэсовцы уходили, мы отправлялись воровать. Позже кое-что появилось, но и этого было слишком мало. Тем не менее положение стало более сносным, когда ко мне прикомандировали других врачей. В бараке номер двадцать я смог устроить довольно приличную операционную. Германские врачи, лечившие заключенных, никуда не годились, и понемногу дело взяли в свои руки врачи из заключенных.

— И какую роль в этом играли вы?

— Два года я был главным хирургом, а в августе сорок третьего меня сделали номинальным начальником всей медчасти.

— Номинальным?

— Да, на самом деле у меня был начальник — эсэсовец доктор Адольф Фосс, и, кроме того, я был обязан выполнять приказы любого другого врача-эсэсовца.

— Вы часто виделись с Фоссом?

— Он проводил больше всего времени в бараках с первого по пятый. Я старался держаться от них подальше.

— Почему?

— Он проводил там эксперименты.

Следующий вопрос сэр Роберт задал медленно, особо многозначительным тоном:

— Регистрировались ли как-нибудь ваши операции и процедуры?

— По моему настоянию велась их аккуратная регистрация. Я считал это важным, чтобы потом не возникло никаких сомнений относительно моих действий.

— Как велась эта регистрация?

— В специальном журнале.

— В одной книге?

— Их набралось несколько.

— И в них регистрировалась каждая операция или процедура?

— Да.

— И вы ставили свою подпись?

— Да.

— Кто вел этот журнал?

— Один медрегистратор. Чех. Не помню, как его звали.

Эйб сунул Шоукроссу записку: «Хорошо бы встать и крикнуть: „Соботник“ — интересно, вспомнит ли он тогда».

— Знаете ли вы, что стало с этими журналами?

— Представления не имею. Когда пришли русские, в лагере наступил хаос. Я бы очень хотел, чтобы эти журналы появились здесь, — они доказали бы мою невиновность.

Сэр Роберт молчал, словно пораженный громом. Судья медленно повернулся к Кельно.

— Сэр Адам, — сказал он, — вы говорите о доказательстве вашей невиновности. Но вы в этом деле истец, а не ответчик,

— Я хотел сказать… Они стерли бы пятно с моего имени.

— Продолжайте, сэр Роберт, — сказал судья.

Хайсмит вскочил и постарался как можно скорее смягчить впечатление, которое произвела оговорка Адама.