Леон Юрис - Суд королевской скамьи, зал № 7

Анджела Кельно, родившаяся и выросшая в Лондоне, гораздо больше Адама стремилась вернуться на родину, и постигшее ее разочарование было гораздо сильнее. Ее словно вдруг пронизал ледяной арктический ветер.

«Сначала, когда мы сошли на берег в Саутгемптоне, все было как будто в порядке. Я проплакала, по-моему, всю дорогу до Лондона. Каждый километр пути мне о чем-нибудь напоминал, я все больше волновалась. И вот наконец мы приехали в Лондон.

По первому впечатлению, за эти пятнадцать лет здесь мало что изменилось. Нет, конечно, там и сям выросло несколько новых небоскребов, в Лондон вела новая широкая автострада, появились кое-какие ультрасовременные здания, особенно в центре, сильно пострадавшем от бомбежек. Однако вся старина осталась: королевский дворец, соборы, Пиккадилли, Мраморная арка и Бонд-стрит. Они ничуть не изменились.

Но когда я впервые увидела здешнюю молодежь, я ничего не могла понять. Как будто это вовсе и не Лондон. Чужие люди из другого мира, который мне совсем не знаком. Словно произошла какая-то безумная геологическая катастрофа. В Англии это особенно замечаешь: раньше здесь мало что менялось.

А ведь я тридцать лет проработала медсестрой, и меня нелегко вывести из равновесия. Взять хотя бы полуголых людей на улице. В Сараваке нагота прекрасно вязалась с постоянной жарой и цветом кожи туземцев. Но лилейно-белые тела английских девушек в холодном, степенном Лондоне — это какая-то глупость.

А одежда? В Сараваке ее диктовали традиции и климат, но здесь она совершенно лишена смысла. Высокие кожаные сапоги наводят на мысль о садистках с хлыстами в парижских борделях семнадцатого века. А белые ляжки, посиневшие и покрытые гусиной кожей от пронизывающего ветра, — и только ради того, чтобы юбка едва закрывала ягодицы? Целое поколение заледеневших задниц — верный залог будущей эпидемии геморроя. Смешнее всего этот нелепый розовый или лиловый искусственный мех, который топорщится вокруг едва прикрытых бедер и из которого торчат тощие белые ноги — словно какое-то инопланетное яйцо, из которого вот-вот вылупится марсианин.

В Сараваке даже самый дикий туземец из племени ибан аккуратно зачесывал волосы и связывал их сзади в пучок. Здешнее сознательное стремление к неряшливости и упорству, вероятно, отражает какой-то протест, противопоставление себя старшему поколению. Однако при всем стремлении заявить о своей индивидуальности и порвать с прошлым они выглядят так, словно все изготовлены по одному шаблону. Юноши похожи на девушек, а девушки похожи на шлюх. Они не скрывают своих стараний выглядеть безобразными, потому что чувствуют себя безобразными, и ужасно боятся, как бы не выдать свою принадлежность к тому или иному полу. Все до единого — сплошь среднего рода. А брюки-клеш, кружева, бархат и бижутерия на мужчинах — это просто призыв о помощи.

Адам рассказывает, что все происходящее в его больнице свидетельствует о полном разрушении прежней морали. Они перепутали сексуальную свободу со способностью любить и быть любимым. А самое печальное — это распад семьи. Адам говорит, что число беременных несовершеннолетних девушек выросло в шесть-семь раз, а статистика наркомании вселяет ужас. И это тоже, видимо, — признак непреодолимого стремления этих молодых людей уйти в мир фантазий, как это делают туземцы под влиянием сильного стресса.

А музыка — просто что-то невообразимое. Адам говорит, что все чаще встречаются случаи необратимого повреждения слуха. Бессмысленные стихи и двусмысленные тексты шлягеров не идут ни в какое сравнение с песнями племени ибан. Монотонное пение и электроинструменты — еще одна попытка уйти от реальности. А танцы наводят на мысль, не попал ли ты в сумасшедший дом.

Неужели это действительно Лондон?

Все традиции, в которых я была воспитана, подвергаются осмеянию, но о том, чтобы заменить старые понятия новыми, никто, по-видимому, не думает. И хуже всего то, что эти молодые люди не чувствуют себя счастливыми. У них есть какие-то абстрактные идеи о любви, о человечестве, отказе от войн, однако они хотят получить все, не затратив ни малейшего труда. Они высмеивают нас, но ведь содержим их мы. Они почти никогда не испытывают привязанности друг к другу и, несмотря на увлечение сексом, не имеют никакого представления о нежности или длительной близости.

Неужели все это произошло за какие-то пятнадцать лет? Разрушена цивилизация, которая создавалась столетиями. Почему так случилось? Пора над этим задуматься, хотя бы ради Стефана и Терри.