Валерий Попов - В городе Ю. - Повести и рассказы

— Нет, пузырь.

Почему-то слегка пренебрежительно называл меня пузырем… Собрались наконец вместе старые друзья: пузырь и лапоть!

— Время — сам знаешь какое,— сурово Геныч сказал.— Оружие взаимно уничтожаем! Начать решили с самого опасного…

— С меня?

Геныч хмуро кивнул.

— Готов в любой момент!

Я поднялся. Геныч усадил.

— Не егози! Сначала все увидеть должны, от ч е г о мы отказываемся!

— …от какого ужаса…

— Да,— сурово он сказал.

Геныч вдруг лихо свистнул, и рука из темноты высунула на балкон тяжелый морской бинокль. Ну, ясное дело: как же в торгпредстве без бинокля? Геныч поглядел в него, покрутил, потом приложил к моим глазам. Среди прицельных делений и крестиков уходят в небо два высоченных стеклянных бруса. Ну, ясно: туда палить!

— Нью-йоркский торговый центр. Самое высокое здание в мире — триста этажей. Там некроантенна установлена… тебя ждет. Все состыковано. Все услышат тебя!

Ну, ясно… «А сейчас наш знаменитый трагик Егор Пучков обоссыт четырнадцатый ряд!»

— …Какую хочешь информацию можешь наложить!

«Свобода слова», говоришь? Наложим! Наложим на весь Нью-Йорк!

— Плесни-ка еще «слюны».

— Больше нету.

— Ну, тогда все ясно…

Я нырнул.

Чтобы родных до боли портретов не видеть, сковырнулся прямо с балкона. А поскольку до проходной далековато было, лень ходить — прямо через забор маханул. На самом уже частоколе почувствовал себя не слишком хорошо: там и лазеры работали, и психотронная пушечка, и просто ток. Грохнулся наземь, голове как-то сразу стало горячо. Приподнялся: вокруг ноги кишат, нависают сверху телекамеры — телевизионщики накручивают что-то свое. И — полетел. Цель: два высоких бруса торгового центра, как два стоячих золотых кирпича. Внизу — статуя Свободы, маленькая, на крохотном островке. Мой корпус — правый, трехсотый этаж, в стеклянном зале скульптура из меркурина стоит неизвестного автора. «Он ударил в медный таз!..»

И все почему-то сразу разбежались — зал опустел!

А что там у нас делается? Не удержавшись, обратно полетел.

Вижу с высоты — к торгпредству как раз подкатили одновременно скорая «амбуланс» и два шикарных «кадиллака», и из них мои бати вышли — Алехин с Карпентером: в визитках, бабочках, обнимаются, блицы щелкают! Торжественный прием, посвященный борьбе за мир и ликвидации самого страшного оружия — меня.

Вон тельце-то понесли, сторонкой. Но отцовскому сердцу — не прикажешь, и оба бати мои по бокам носилок бежали, за руки меня держа.

…Какие разные у меня фазы, по-русски то есть — отцы!

В этот раз я увидел ЕГО!

Он сидел, закинув ногу на ногу, в рваных брюках, домашних тапочках и чуть постукивал флейтой по колену.

— Пьян?

— Так точно!

— Чтобы в таком виде ко мне больше не являлся!

— Слушаюсь!

— Кру-гом!

Друзья мои по палате висели на «вытяжках», но тут их начинал колотить смех. Свои воспоминания я старался приурочить к самому главному моменту: по приказу санитарки бабы Кати, а точнее даже, по ее команде мы все дружно «рожали слона». В нашем положении ничего не было важней — и дух соревнования тут крепко помогал.

— О, отличный хобот у тебя пошел! А у меня не идет что-то!

— П-п-пааай-дет!

— Сейчас бы Трон Генсека ему!

Байки мои разошлись уже по больнице, и сопровождающий их утробный хохот здорово помогал «рожать слонов».

…Тогда, отфутболенный Самим за появление в нетрезвом виде, летел высоко над океаном… Корабли крохотные были внизу… Ну, страшно!

Потом стал снижаться над нашими суровыми северными краями…

В мою избушку влетел… Нелли нету!

Стал быстро метаться по комнатам — так п р и т е л е никогда не летал. Наконец догадался — метнулся в сарай. Она была там — в клеенчатом фартуке, в рукавицах,— жир соскребала со шкуры барсука.

Увидев меня — невидимого — жутко побледнела.

Потом вдруг жадно сглотнула: почувствовала м о ю ж а ж д у.

Но н е з д е ш н и й ветер унес меня…

…Больница для героев-подводников на Обводном переполнена была — героев у нас всегда навалом, поэтому «рожали» все вместе — так даже веселей.

Однажды как раз во время этой процедуры увидел через окно: вышагивают через двор лысый и седой — Алехин и Грунин!

Сердце заколотилось радостно. И тут в покое не оставят!

Главврач в палату ворвался:

— Заканчиваем, заканчиваем! Важные посетители!

Всех, кроме меня, выкатили в коридор. Коньяк… конфеты. Ого!

— Ты тут не расклеивайся,— Грунин хрипит.— А потом, если захочешь, к нам приезжай!